Жнецы Страданий
Шрифт:
– Когда началось?
– Воду низвергла, когда по лесу тащили…
Послушница склонилась меж разведенных ног. Вон и дите, уже готово явиться… Не до раздумий более.
Вот когда пригодились уроки и наставления Майрико. Кто б подумать мог. А ведь недоумевала – зачем ратнику глядеть, как дите на свет появляется.
– Глубже дыши, глубже, – рявкнула девушка. – Давай! Тужься!
Утробный рык, полный усилия и муки.
– Дыши, дыши, еще раз, давай!
И снова скрежет зубов, снова рычание. И снова роженица, потная, дрожащая от напряжения,
– Дыши, дыши. Тужься… Нет, стой!
Кровососка послушно осадилась, хотя то стоило ей немалых усилий.
– Терпи. Его пуповиной захлестнуло…
Лесана протаскивала живое мокрое вервие через головку младенца, забыв, что принимает и не человека вовсе.
– Давай!
И снова натужное сипение, снова дрожь по телу. Раз, другой… и мокрый скользкий младенец Ходящего выходит на руки ратоборца Цитадели. Мальчик. Крупный, красный, с глазами-щелочками. Не кричит.
Лесана легко развела пальцами младенческий беззубый рот, пошуровала там, вытаскивая комок слизи, вздернула трясущимися руками за ножки и шлепнула. Живой комочек мокрой плоти заверещал, замяукал обиженно. Не уронить бы…
И лишь сейчас, держа на руках пищащего новорожденного, девушка поняла, что случилось, и запоздало испугалась. Ее затрясло от макушки до пяток. Кровососка рядом сбрасывала послед, а у выученицы Цитадели на руках лежал живой вопящий младенец. Ребенок как ребенок. Вот только был он сыном Ходящей. И не просто Ходящей – кровососа!
Поймать кровососа – редкая удача. Знатно кто-то постарался, придумав облаву. Они, в отличие от волколаков, хитры, изворотливы и не живут звериным чутьем. Изловить даже одного (не новообращенного – этих было пруд пруди) пожитого – великим делом было. И Лесана, как Осененная, это отлично понимала. Вдвойне редкая удача – баба брюхатая. У нее ребенка отнять можно и добиться через дите многого. Хотя бы путь, которым двигалась Стая, места, где кормилась и куда собиралась идти.
Женщина, изможденная, потная, лежала на досках, и Лесана увидела в тусклом свете, как из ее глаз медленно катятся тяжелые частые слезы. Она не протягивала руки к младенцу, знала – ей не дадут его подержать. Поэтому плакала молча, не имея возможности прижать дитя к груди, даже узнать, кто это – дочь или сын, понимая, что все равно отберут, а она не сможет защитить. Тяжкая мука отражалась в ее взоре, вытекая вместе со слезами из глаз и с кровью из тела.
Кровососка неловко повернулась, высвобождая из-под поясницы ношеный серый платок, и дрожащей рукой протянула его послушнице. О, старая как мир материнская любовь… Лесана поняла все без слов, взяла платок и неловко, боясь уронить, завернула в смятую теплую ткань пищащего скользкого младенца.
Из глаз Ходящей текли и текли слезы.
– Дозволь… хоть поцеловать… – прошептала она сиплым, срывающимся голосом, понимая, что не дозволят не то что поцеловать, а даже и коснуться.
– На, – легко согласилась сидящая напротив девушка. – К груди приложи, а то так и будет орать.
Узница, глядя на нее недоверчивыми глазами, протянула дрожащие руки, боясь, что охотница рассмеется ей в лицо и уйдет из темницы, унося с собой драгоценный сверток. Но нет, та и не думала насмехаться.
– Крепкий парень, – по-прежнему грубовато заметила она, укладывая ребенка на солому рядом с матерью.
Сын. Сынок. Сыночек. Первый. До этого дочки были. На отца как похож… Из глаз женщины снова неудержимым потоком хлынули слезы, когда она, дрожа от счастья и тоски, прижимала к себе плачущее дитя. Долгожданное дитя, которое пришло в этот мир, чтобы сразу его покинуть.
– Корми, чего воешь? – сказала охотница.
Кровососка посмотрела на нее со смесью недоверия и боли.
– Он не будет есть.
– Почему? – удивилась девка. – Вон как зевает.
Пленница с грустью посмотрела на малыша и глухо сказала:
– Он же не человек. Ему нужна кровь…
И ласково провела пальцем по крутому лобику, по кончику крошечного носика, по раскрытому в крике рту.
– Кровь?
– Да, – не отводя глаз от ребенка, ответила мать. – Кровь. Без крови он умрет через несколько оборотов. Дети не растут и не живут без крови…
Она спохватилась и осеклась, испуганно глядя на сидящую напротив странную девку, напоминая себе, что она – враг и, может быть, нарочно устроилась рядом и изображает участие.
– Ну так дай ему крови, – вместо этого сказала послушница Цитадели.
Ходящая снова грустно улыбнулась:
– Моя кровь – мертвая. Нет в ней силы. Ему нужна кровь человека.
Охотница задумалась.
– Много?
Женщина покачала головой. Ей было все равно, даже если у нее и выведывали что-то, даже если готовились обмануть. Все уже было не важно. Не будет ребенка, не станет и ее. Она не сможет жить, когда его унесут, перегрызет себе жилы, как волчица, и умрет. Для себя пленница уже все решила.
– Нет. Разве съест он много, – тихо ответила она, проводя пальцем по круглым щечкам.
Охотница потянула из-за пояса нож.
Ходящая напряглась, понимая, что не сможет ничего ей противопоставить – ни силы, ни ловкости. Все это ушло у нее с родами, и тело не слушалось. Прижав к себе мяукающий сверток, женщина приготовилась умирать. Пусть так. Так даже лучше, зато сразу, вдвоем…
Но охотница вместо того, чтобы убивать узницу, полоснула себя по запястью и протянула руку.
Опешившая, изумленная мать едва успела прикрыть распахнутый ротик ребенка.
– Что? – сердито спросила обитательница Цитадели, перехватывая рану рукой.
Пленница покачала головой:
– Он мальчик. Ему нужна мужская кровь…
И тихо заплакала, понимая, что чуда, которое могло случиться у нее на глазах, не произойдет.
– Да хватит уже выть, – досадливо одернула ее охотница. – Рот раскрой. И учти, только рыпнешься – прирежу не глядя.
Узница тотчас последовала приказу, и в рот ей полилось горячее, терпкое, тягучее… В рот ей лилась сила, бурлящая, неистовая, стихийная.