Жорж Санд. Ее жизнь и литературная деятельность
Шрифт:
Так объясняет причину разрыва Жорж Санд в своей автобиографии. Может быть, ссора с Морисом была действительно последнею каплею, переполнившей чашу, но на самом деле разрыв был неизбежен и подготавливался постепенно. Натуры столь противоположные не могли быть счастливы вместе. Пока любовь была свежа в сердце Жорж Санд, она ухаживала за больным артистом, терпеливо переносила его причуды, посвящала ему большую часть своего времени. Но эта роль самоотверженной и кроткой подруги была не по характеру энергичной, деятельной женщине. Ее тянуло и к любимой работе, и в общество людей, разделявших ее вкусы и убеждения; она стала часто невнимательно относиться к своему «malade ordinaire» (обыкновенному больному), как в шутку называл себя сам Шопен. Шопен оскорблялся этим невниманием; его огорчало и раздражало, что любимая женщина не вполне отдается ему, что у нее есть свой собственный мир, свой круг интересов, чуждый ему. Он ревновал ее не только к новым друзьям, но и к ее прошлому. Взаимных упреков, ссор между ними не было, но оба они страдали, особенно Шопен, который страшно мучился и не находил в себе сил порвать с ней.
После ссоры, описанной Жорж Санд, они больше не виделись. Жорж Санд была в это время поглощена политическою деятельностью, а Шопен, расстроенный, больной, уехал по совету друзей в Англию. Он пробыл там больше года и вернулся в Париж полуумирающим. Его любовь к Жорж Санд не исчезла, несмотря на разлуку и болезнь. За несколько дней до смерти он с тоской повторял: «Она обещала, что не даст мне умереть без нее, что я умру на ее руках!»
Подобно Жорж Санд, она была горячо любящей матерью. «Питая материнские чувства к своим любовникам, она не переставала нежно любить детей своих; эти оба чувства постоянно боролись в ее сердце, и борьба кончалась уничтожением менее прочной страсти: дети всегда одерживали победу». «Я никогда не любила двух мужчин в одно и то же время, — оправдывается Лукреция, — никогда, даже в мыслях, не принадлежала двум зараз. Когда я переставала любить, я не обманывала, я просто прерывала все отношения. Правда, я много раз клялась в вечной любви, но я это делала вполне добро совестно. Я каждый раз любила сильно и полно, я твердо верила, что это моя первая и последняя любовь. Вы не можете считать меня честной женщиной, но я твердо уверена, что я честная. Я отдаю свою жизнь на суд света, я не нахожу, что он вообще судит неправильно, но относительно меня его приговор несправедлив».
ГЛАВА IX
Вот как сама Жорж Санд описывает свою жизнь в первые годы после развода с мужем:
«Я должна была исполнять одновременно обязанности и матери, и отца. Это вещь очень хлопотливая, когда наследственная собственность невелика и когда приходится заниматься таким всепоглощающим делом, как писание для публики. Я не знаю, что сталось бы со мною, если бы я не имела способности работать по ночам и если бы я не любила свое искусство. Я не скажу, что оно служило мне утешением, но оно развлекало меня в дни горя, оно отгоняло от меня многие заботы. Но как разнообразны и противоположны были те дела, какими мне приходилось заниматься! Служение искусству, забота о нравственном и физическом воспитании детей, мелочи домашней жизни, обязанности дружбы, помощь неимущим, услуги знакомым. При этом я не обладала таким счастливым организмом, который способен всё схватывать без усилий и позволяет без утомления переходить от постели больного ребенка к юридическому совещанию и от главы романа к поверке счета. В течение нескольких лет я спала всего по 4 часа в сутки; в течение многих других лет я боролась с такою страшною мигренью, что часто падала без чувств на свою работу, и все-таки дела мои шли далеко не так хорошо, как бы мне хотелось. Это приводило меня к заключению, что брак должен быть по возможности нерасторжим; чтобы провести хрупкую ладью семейного счастья по бурному морю нашей общественной жизни, необходимо сотрудничество двух людей — мужчины и женщины — отца и матери, которые разделяли бы между собой обязанности сообразно со своими способностями. Но неразрывность брака возможна только добровольная, а для этого необходимо признание равноправности мужчины и женщины».
Все разнообразные дела, о которых говорит Жорж Санд, не мешали ей иметь обширный и разнообразный круг знакомства, как в литературном и артистическом мире, так и среди политических деятелей. Луи Блан, Годефруа Кавеньян, Анри Мартен, Этьен Араго, Сен-Бёв принадлежали к числу ее постоянных посетителей; она была хорошо знакома с Мицкевичем, Гейне, Сю, Дюма, Эдгаром Кине, с семьей Виардо, певцом Лаблашем и другими.
Выйдя под влиянием Мишеля де Бурже из сферы чисто личной жизни, она уже не могла замкнуться в ней одной и принимала самое горячее участие во всех политических и социальных движениях, которые волновали в то время умы Франции. В конце 30-х и начале 40-х годов два человека имели на нее особенно сильное влияние: Ламенне и Пьер Перу. Ламенне — «эта смесь силы и нежности, бурного порыва и кроткого милосердия, пламенного увлечения и покорности», как его характеризует Луи Блан, — отвечал тому «стремлению к божественному», которое не покидало ее всю жизнь. Пьер Леру посвящал ее в учение социалистов, являлся ее руководителем при разрешении мучивших ее вопросов о причинах современных общественных бедствий и о средствах к устройству лучшего будущего, развивал перед ней свои теории создания нового строя общества на началах полного равенства.
Влияние социалистических идей, которые постоянно обсуждались вокруг нее и сильно занимали ее в это время, отразилось и на ее литературных работах. С 1843 года она принимала участие в издании республиканской провинциальной газеты «L'Eclaireur de l'Indre», одним из сотрудников которой был Ламартин. В этой газете она поместила несколько статей, изображающих бедственное положение как городских, так и сельских рабочих. Между 1840–1848 гг. она написала целый ряд романов («Le compagnon du tour de France», «Consuelo», «Le meunier d'Angibault», «Le peche de M. Antoine» [5] и пр.), в которых нападает, на капитализм и на дух наживы, охвативший Францию под властью буржуазной монархии, затрагивает вопрос о кооперативной работе и представляет рабочих в идеализированном свете. Вот что сама она говорит об этой идеализации в предисловии к одному из своих романов: «Желая представить тип работника, настолько развитого, насколько это возможно в наше время, я должна была допустить, что он знаком с современным строем общества и мечтает о лучшем будущем. Между тем в некоторых кругах поднялся крик, что это невозможно, что я преувеличиваю, льщу народу, хочу его прикрасить. А если бы и так? Предположим, что мой тип идеализован, но почему же я не имею права сделать для людей из народа то, что мне позволяли делать для людей других сословий? Почему не могла я нарисовать такого образа, которому все добрые и разумные рабочие захотели бы подражать? С каких пор роман стал исключительно картиной того, что есть, картиной жесткой и холодной действительности в жизни людей и современных вещей? Я знаю, что подобные картины возможны, и Бальзак — талант, перед которым я преклоняюсь, — дал нам „Человеческую комедию“ („Comedie humaine“). Но мы с ним смотрим на вещи с разных точек зрения. „Вы хотите и умеете изображать человека таким, каким он представляется вашим глазам, — говорила я ему, — хорошо! А я стремлюсь изобразить человека таким, каким мне хочется, чтобы он был, каким, по моему мнению, он должен быть“. Исходя из этой точки зрения, Жорж Санд не жалеет светлых красок для изображения „детей народа“. В романе „Le compagnon de tour de France“ она описывает союзы французских рабочих, имевшие нечто общее со средневековыми гильдиями, тайные общества рабочих, основанные едва ли не в средние века, с таинственными обрядами, наподобие масонских лож. Герой романа Пьер Гюгенен, идеальный работник-художник, один из деятельных членов союза плотников, понимает, что подобная форма устройства быта рабочих устарела, что соперничество союзов влечет за собой массу неудобств, и ставит задачей своей жизни отыскать другую форму, в основе которой лежала бы общая любовь, общий мир. Роман представляет две истории любви: с одной стороны, исключительно чувственную страсть товарища Пьера, резчика по дереву, и легкомысленной маркизы, кончающуюся взаимным разочарованием и раскаянием; с другой — высокую, чистую, идеальную любовь Пьера Гюгенена и молодой графини Изелы Вильпре. Изела, воспитанная на идеях Жан-Жака Руссо своим дедом, активным либералом, ораторствующим о всеобщем братстве и равноправии людей, мечтает выйти замуж за крестьянина, чтобы слиться с народом, так как в одном народе — правда и настоящая, безыскусная жизнь. Она влюбляется в Пьера Гюгенена и, заметя с его стороны взаимность, прямо и открыто признается ему в своих чувствах. Признание любимой девушки приводит Гюгенена в восторг, но этот восторг быстро исчезает. Вместе с рукой Изелы он должен получить ее богатство, а это богатство пугает его: пользоваться им для эгоистических наслаждений значило бы изменить всем своим принципам, всем своим идеалам; употреблять его на благо другим как средство для отыскания великой истины, которой он решил посвятить всю свою жизнь, — он чувствовал, что для этого ему не хватает необходимых знаний и способностей. И вот он отказывается от личного счастья, от любви и с растерзанным сердцем возвращается к своим столярным работам, к жизни простого рабочего.
5
«Путеводитель по Франции», «Консуэло», «Мельник Анжибо», «Грех господина Антуана» (фр.).
Это отречение от богатства как от источника нравственной порчи является главным мотивом и другого романа Жорж Санд — „Le meunier d'Angibault“. Там герой рассказа, сын кулака, нажившего себе состояние всякими неправдами, после смерти отца раздает богатство тем лицам, которые наиболее пострадали от скаредности старика, и решает жить, зарабатывая собственным трудом. Он случайно встречается с молодой женщиной из высшего круга, они влюбляются друг в друга, но он отказывается жениться на ней, считая ее богатой. Они расстаются с болью в сердце и соединяются только после того, когда оказывается, что Марселла разорена, что она так же бедна, как и ее возлюбленный. Подчеркивая в своих героях такое презрение к земным благам, Жорж Санд, очевидно, не вполне уверена, что их образ действий должен считаться наилучшим. По крайней мере, Генрих и Марселла находят строгого критика в лице бесхитростного, честного крестьянина, мельника Анжибо. Выслушав длинную тираду Генриха в защиту бедности, он с иронией замечает: „Что это за люди, которые говорят: если бы я был богат, я стал бы дрянью, и потому я очень рад, что беден. Да разве нельзя быть богатым и в то же время хорошим человеком? Если бы вы хоть просто раздавали хлеб голодным, это все-таки было бы хорошо, и богатство в ваших руках принесло бы больше пользы, чем в руках какого-нибудь хищника“. Затем он, со своей стороны, высказывает твердое желание разбогатеть и уверенность, что богатство его не испортит, что он найдет в своем уме то, чего нет в книгах: секрет своим влиянием творить правду и с помощью своего богатства делать людей счастливыми. Апостолы были такими же простыми людьми, как он, а между тем с Божией помощью оказались умнее всех мудрецов и жрецов своего времени. „О народ! Ты пророчествуешь! — восклицает Генрих, сжимая мельника в объятиях. — Для тебя Бог в самом деле сотворит чудо, и Дух Божий снизойдет на тебя! Ты не знаешь отчаяния, не знаешь сомнения! Ты сознаешь, что сердце сильнее знания, ты чувствуешь свою силу, свою любовь, ты рассчитываешь на вдохновение! Вот почему я иду среди бедных и простых искать веры и энергии, которые потерял, воспитавшись среди богатых!“
В романе „Le peche de M. Antoine“ („Грех господина Антуана“) перед нами алчный, корыстный промышленник, наживший миллионы, стремящийся к еще большей наживе и встречающий противодействие в лице своего единственного сына Эмиля. В борьбе против отца Эмиль опирается, с одной стороны, на разорившегося дворянина Антуана, который в молодости свершил тяжелый проступок, затем раскаялся, изменил образ жизни, занялся простым земледельческим трудом и стал вполне своим в крестьянской среде; с другой — на плотника Жана, лесного бродягу, браконьера, порубщика чужих лесов, завсегдатая тюрьмы, открыто восстающего против всяких эксплуататоров. Роман заканчивается попыткой Эмиля устроить вместе со своими друзьями жизнь на кооперативных началах.
Роман „Consuelo“ („Консуэло“), вместе с продолжением его „La comtesse de Rudolstadt“ („Графиня Рудольштадтская“), можно назвать самым романтичным из романов Жорж Санд. В нем есть подземные ходы и полуразрушенные замки, и мрачные тени, бродящие по коридорам дворцов, и каталептики, обладающие даром предвиденья, и заживо погребенные. Автор переносит действие в самые разнообразные сферы жизни; он вводит читателя во дворцы и в тюрьмы, в мрачный замок богемского графа и на оживленные площади Венеции, за кулисы театра и на таинственные заседания розенкрейцеров. Действующие лица принадлежат к различным слоям общества, начиная с Фридриха II и Марии Терезии до бедной цыганки, добывающей себе пропитание пением на улице. Но среди всех разнообразных картин перипетий романа красной нитью проходит демократическая тенденция автора. Героиня романа, дочь цыганки, уличная певица, остается идеально чистой жрицей искусства и гордой плебейкой, несмотря на все искушения чувственности, корысти и тщеславия, которые ее подстерегают. Верная своим убеждениям, она отвергает любовь и титул графа Альберта, но бросается в его объятия, когда он, воскресший из своего летаргического сна, является лишенным титула и богатства, но в то же время энергичным политическим деятелем, членом таинственного братства розенкрейцеров.
Из этого краткого очерка главных социалистических романов Жорж Санд видно, что она не имела определенного плана будущего строя общества. Перед нею носился туманный идеал общей любви, общего братства и равенства, уничтожения всех привилегий, общего, совместного труда всех на благо всего человечества; но пути для достижения этого идеала оставались для нее неясными. Потому-то герои ее ограничиваются или отречением от земных благ, или темными надеждами на лучшее будущее. Тем не менее тенденция, явно проглядывающая в этих произведениях, была встречена многими крайне недружелюбно. „На меня, — пишет она, — посыпались проклятия двух каст — дворянства и буржуазии, не говоря о духовенстве, которое в своих журналах уверяло, что я для изучения нравов рабочих хожу каждое воскресенье в предместье Парижа и возвращаюсь оттуда пьяная вместе с Пьером Перу“.