Жозеф Бальзамо. Том 1
Шрифт:
И все же он попробовал заговорить с Самором; ему пришло в голову, что это, быть может, какой-нибудь индийский принц, вроде тех, о которых он читал в романах г-на Кребийона-сына [121] .
Но индийский принц вместо ответа сперва начал вертеться перед всеми зеркалами подряд, любуясь своим великолепным одеянием, словно невеста подвенечным убором, а потом уселся верхом на стул на колесиках и, отталкиваясь ногами, раз десять объехал комнату с проворством, свидетельствовавшим об отменном усердии, с каким он предавался этому изощренному упражнению.
121
Кребийон, Клод Проспер Жолио де (1707–1770) — французский писатель, автор галантных романов и сказок.
Внезапно зазвенел колокольчик. Самор соскочил со стула, бросил его там, где его остановил колокольчик, устремился к той из дверей, откуда доносился звон.
То, с какой поспешностью кинулся Самор на серебристый призыв колокольчика, окончательно убедило Жильбера, что негритенок никакой не принц.
На мгновение юноше захотелось войти в ту же дверь, что Самор, но, миновав коридор, ведущий в гостиную, он увидел столько красных и голубых орденских лент и столь многочисленную охрану, состоявшую из заносчивых, наглых, разряженных лакеев, что по телу его пробежала дрожь, на лбу выступил пот, и он вернулся в переднюю.
Так прошел час; Самор не возвращался, м-ль Сильвии тоже было не видать; Жильбер изнывал от желания увидеть хоть какое-нибудь человеческое лицо, пускай даже этого ужасного портного, призванного стать орудием какого-то непонятного розыгрыша, которого так опасался юноша.
На исходе часа дверь, в которую он вошел, отворилась и появившийся лакей распорядился:
— Ступайте за мной!
41. ЛЕКАРЬ ПОНЕВОЛЕ
Жильбера неприятно задело то, что ему приходится повиноваться лакею, но делать нечего — речь, по-видимому, шла о перемене его участи, а поскольку от любой перемены он ждал для себя блага, то поспешил на зов.
Он увидел м-ль Шон: отчитавшись перед невесткой об исполнении своей миссии у графини Беарнской, избавившись наконец от всех хлопот, она в нарядном утреннем дезабилье завтракала у окна, куда заглядывали верхушки акаций и каштанов, росших в шахматном порядке перед замком.
Ела она с отменным аппетитом, и Жильбер заметил, что аппетит вполне оправдан: завтрак состоял из фазаньего рагу и галантина с трюфелями.
Философ Жильбер, войдя к м-ль Шон, поискал глазами на круглом столике место для второго прибора: он ждал, что его пригласят к трапезе.
Но Шон даже не предложила ему сесть.
Она удовольствовалась тем, что окинула Жильбера взглядом, затем, опорожнив бокал розового, цвета топаза, вина, поинтересовалась:
— Ну, любезный мой доктор, как продвинулись ваши дела с Самором?
— Как продвинулись мои дела?
— Разумеется. Я надеюсь, вы уже познакомились?
— Да как я могу с ним познакомиться? Он же вроде животного: сам не говорит, а когда я заговариваю с ним, только вращает глазами да скалит зубы.
— Вы меня пугаете, — отвечала Шон, не прерывая трапезы; выражение ее лица при этом никак не соответствовало смыслу слов. — Неужто вы не способны к дружбе?
— Дружба предполагает равенство, мадемуазель.
— Превосходная максима! — отозвалась Шон. — Итак, вы полагаете, что вы не ровня Самору?
— Верней будет сказать, он не ровня мне, — возразил Жильбер.
— Право, — изрекла Шон, словно разговаривая сама с собой, — он восхитителен!
Затем она обернулась к Жильберу, который принял высокомерный вид, что не укрылось от нее.
— Итак, вы хотите сказать, любезный доктор, — продолжала она, — что дарите свою дружбу не всем подряд?
— Отнюдь не всем, сударыня.
— Неужели я заблуждалась, когда льстила себя мыслью, что стала вашим другом, и даже добрым другом?
— Сударыня, к вам лично я питаю самые теплые чувства, — чопорно отвечал Жильбер, — но…
— Ах, благодарю вас от всей души за такую снисходительность, вы крайне великодушны, но сколько же времени нужно, мой милый гордец, чтобы завоевать вашу благосклонность?
— Весьма длительное время, сударыня, причем некоторые люди не добьются ее никогда, что бы они ни делали.
— А, теперь понимаю, почему вы столь стремительно покинули дом барона де Таверне, где провели восемнадцать лет. Семейству Таверне не посчастливилось завоевать ваше благорасположение. Я угадала, не правда ли?
Жильбер залился румянцем.
— Ну, что ж вы не отвечаете? — допытывалась Шон.
— Что я могу вам ответить, сударыня, кроме того, что дружбу и доверие нужно заслужить?
— Черт побери! Выходит, господа де Таверне не заслуживали ни дружбы, ни доверия?
— Заслуживали, но не все.
— А чем же провинились перед вами те, кто имел несчастье вам не полюбиться?
— Я ни на что не жалуюсь, сударыня, — гордо отвечал Жильбер.
— Ну-ну, — заметила Шон, — вижу, я тоже исключена из числа тех, к кому господин Жильбер питает доверие. Я с превеликой охотой завоевала бы его, но боюсь, что понятия не имею о средствах, которые могут мне его доставить.
Жильбер поджал губы.
— Короче говоря, эти Таверне не сумели вам угодить, — продолжала Шон с любопытством, в котором Жильберу почудилась некая задняя мысль. — Ну, расскажите-ка мне, что вы у них делали.
Этот вопрос поставил Жильбера в тупик, поскольку он и сам толком не знал, что у них делал.
— Я, сударыня, — произнес он, — был у них… доверенным лицом.
При этих словах, произнесенных со всем философским спокойствием, какое было присуще Жильберу, на Шон напал такой неудержимый хохот, что она в изнеможении откинулась на спинку стула.