Жозефина. Книга первая. Виконтесса, гражданка, генеральша
Шрифт:
Похоже, словом, что в сердце соблазнительной креолки царил один только Шарль. Однако странное совпадение: в день приезда Мюрата в Париж Бонапарт разбил стекло на миниатюре с портретом Жозефины. Он «страшно» побледнел, — рассказывает нам его адъютант, — и воскликнул:
— Мармон [120] , моя жена заболела или изменяет мне!
И он пишет Жозефине:
«Думай обо мне или с презрением скажи, что разлюбила меня».
Он угрожает ей «кинжалом Отелло» [121] в случае, если она имела несчастье
120
Мармон, Огюст Фредерик Луи Внес де (1774–1852) — маршал Франции с 1809.
121
Кинжал Отелло — Наполеон знал не подлинного «Отелло» Шекспира, а переработку трагедии, сделанную Жаном Франсуа Дюсисом (1733–1816) с подстрочного перевода и поставленную во Французской Комедии в 1792. Дюсис выкинул все, что могло показаться слишком «натуралистичным», в частности, заставил героя не задушить Дездемону, а заколоть ее кинжалом.
— До чего же Бонапарт за-а-бавный».
Она произносит это с напевным островным акцентом и небрежно бросает письмо в ящик комода. Но курьер должен вернуться с ответом «гражданки», на отдых ему дано всего четыре часа, И вместо того чтобы пойти поваляться со своим Ипполитом, Жозефина вынуждена взять письменный прибор и наспех набросать письмо, которое Бонапарт снова — и вполне заслуженно — сочтет «холодным, как дружба».
Через десять дней после приезда Мюрата появляются Жозеф Бонапарт и Жюно. Первый везет просьбу пьемонтцев о перемирии, второй — захваченные неприятельские знамена. Оба, разумеется, доставили и письма, адресованные «генеральше».
«Предупреждаю тебя, — гласит то из них, что доставлено Жозефом, — что, если будешь медлить и дальше, ты найдешь меня больным. Усталость и одновременно разлука с тобой — это слишком!»
Теперь очередь Жано вручить свое послание. Жозефина опять с трудом разбирает:
«Ты должна с ним приехать, слышишь? Если это не произойдет немедленно, пусть вовсе не возвращается. Непоправимая беда, безутешное горе, нескончаемая мука, если я, на свое несчастье, увижу, что он приехал один! Он увидит тебя и будет дышать воздухом твоего храма, моя обожаемая подруга! Быть может, ты окажешь ему неповторимую и бесценную милость, дав поцеловать тебя в щеку? А я буду один, и так далеко-далеко! Но ты ведь приедешь, правда? Ты скоро будешь здесь, рядом со мной, у меня на груди, в моих объятиях, под моими губами.
Пусть у тебя вырастут крылья, и приезжай, приезжай! Целую в грудь и чуть ниже, нет, много ниже!»
Приезжай, приезжай! Жозефина смеется. Это несерьезно. Две недели пути! Переезд через Альпы! Покинуть Париж и его удовольствия! Париж, где ей кадят фимиам, празднуя победы ее мужа! В компании Жюно, г-жи Тальен и г-жи Рекамье она побывала на банкете, устроенном Директорией. Будущая императрица прекрасно выдержала сравнение с Терезией и Жюльеттой. «Я и сейчас отчетливо вижу, как они втроем, — рассказывает поэт Арно, — в туалетах, великолепно обрисовывающих их достоинства, с головой, увитой самыми роскошными цветами, в один из наилучших майских дней входят в салон, где Директория пожелала принять знамена; глядя на них, можно было бы сказать: вот три весенних месяца, сошедшиеся вместе, чтобы отпраздновать победу».
«Уходя, — рассказывает Лора д'Абрантес, — Жюно предложил руку г-же Бонапарт, которая, будучи женой его генерала, имела право идти первой, особенно в такой день. Левую руку он подал г-же Тальен и вот так спустился с обеими по лестнице Люксембургского дворца. Толпа собралась огромная. Люди теснились и толкались, только бы получше все видеть.
— Гляди-ка, его жена.
— А вон его адъютант. Какой молодой!
— А уж она-то до чего хорошенькая!
— Да здравствует генерал Бонапарт! — кричал народ.
— Да здравствует гражданка Бонапарт! Она добра к беднякам.
— Да, да, — подхватила какая-то толстуха с рынка. — Это же наша Богоматерь Победоносная».
А тем временем он — при Лоди — продолжает ткать себе тогу славы, «После Лоди, — напишет впоследствии Наполеон, — я рассматривал себя уже не просто как генерала, а как человека, призванного повлиять на судьбы целого народа. Мне пришла мысль, что я мог бы стать главным действующим лицом на нашей политической сцене, Так зажглась первая искра высоких честолюбивых помыслов».
При Лоди он завоевал для Республики всю Италию. Но, отдавая приказ идти на Милан, Бонапарт думает только о жене.
Жозеф не торопится покинуть столицу. Он жаждет интриговать, добивается места консула и к тому же хочет купить себе загородный дом. Но Мюрат не может задерживаться до бесконечности. Что делать Жозефине? Оставить Париж и своего милого Ипполита? Об этом не может быть речи. И вот она изобретает предлог, чтобы не пускаться в дорогу:
— Я беременна.
Дался ли в обман Мюрат? Или Жозефина посвятила его в тайну? Не исключено. Ее горничная Луиза Компуэн участвует в заговоре и, бросив на чашу весов свои прелести, нейтрализует Жюно.
1 3 мая новость достигает Лоди.
«Значит, ты вправду в тягости? Мюрат написал мне об этом. Но он говорит, что ты плохо себя чувствуешь, и с твоей стороны было бы неосторожно предпринимать столь долгое путешествие.
Итак, я лишаюсь счастья заключить тебя в объятия. Я еще много долгих месяцев пробуду вдали от всего, что люблю. Возможно ли, что мне не даровано счастье увидеть тебя с животиком? Он сделает тебя еще более интересной. Ты пишешь, что сильно изменилась. Твое письмо кратко, печально и написано дрожащей рукой. Что с тобой происходит, моя обожаемая подруга? Что тебя беспокоит?»
Нет, с Жозефиной ничего не происходит. Она влюблена, и все тут. Она предпочитает важному генералу блестящего лейтенанта, которого товарищи прозвали Живчиком.
Живчик? Удачное прозвище.
А Бонапарт встревожен. Больше всего ему не по себе от холодных, равнодушных писем жены. Тогда она — опять-таки чтобы выиграть время — пишет ему, что больна. Он отвечает: «…сердце мое полно невыразимой тревоги. Ты больна, ты вдалеке от меня. Развеселись и береги себя, кем в сердце своем я дорожу больше, чем целой вселенной. Увы! Мысль о том, что ты больна, повергает меня в уныние…»
Что же ей делать? Развлекаться, конечно. Муж ей советует то же самое:
«Ах, уезжай из деревни. Живи в городе. Старайся побольше веселиться. И знай, что для моей души нет горшей муки, чем думать, что ты больна и грустишь. Я считал, что у меня есть причины ревновать тебя, но, клянусь, это прошло. Мне кажется, я сам готов подыскать тебе любовника, лишь бы не знать, что ты в меланхолии…»
Возможно, она вместе с любовником и читает эти строки!
«Итак, будь весела, довольна и верь, что мое счастье зависит от твоего. Если Жозефина несчастлива, если она предается печали и унынию, значит, она меня не любит».