Жребий окаянный. Браслет
Шрифт:
– Пол, бесстыдник, зачем же ты врешь?! – выкрикнул с места Мудр Лукич. – Ни о каких талерах я с твоим хозяином не договаривался!
– Не знаю, Мудр Лукич, что мне хозяин сказал, то я здесь и повторяю, – ответил ему Пол.
Тут очнулся и Дик, завопив во весь голос:
– Эй, Пол, ничего такого я тебе не говорил! Ваша честь, – обратился он к судье, – мой главный приказчик наговаривает на меня за то, что я хотел его уволить! Это все выдумка и вранье! А Пол Хоутоп лжесвидетель! И присягу он принес лживую!
В зале раздался негромкий ропот.
– К порядку! Тишина! – выкрикнул судья.
– Ваша честь! –
– А он и не богател, он на все готовое устроился! – раздался выкрик со стороны зрительских скамей.
Мудр Лукич стрельнул туда глазами. Сказавшего это он рассмотреть не успел, зато увидел кое-кого другого. На заседании суда присутствовал купец Прозоров. «Этого-то сюда каким ветром занесло?» – удивился он. Вся эта возня вокруг талеров не стоила бы выеденного яйца и не смущала бы Мудра Лукича совершенно, если бы не одно «но». Дело в том, что не дале как вчера он говорил с менялой Асейкой как раз об обмене рублей на талеры, необходимые Мудру для комбинации против пасынка. Асейка от разговора отмахнулся, сочтя его несерьезным.
– Зачем тебе, Мудр Лукич, менять у меня? Мало того что незаконно, так еще на курсе обменном потеряешь, – сказал тогда меняла. – Проще тебе у иноземцев взять оплату талерами. И выгоднее будет. Вес на вес. И не узнает никто.
И вот теперь Мудр Лукич более всего боялся появления в этом зале Асейки-менялы. Но пока на свидетельском месте стоял Пол и отвечал на вопросы судьи. По его словам выходило, что деньги для оплаты готовил сам Ричардсон, а он, Пол, к проклятым сундукам и не прикасался. И тут вновь раздался крик Дика Ричардсона:
– Ваша честь, я все понял! Я понял, как талеры попали в сундук! – (Заинтересовавшись сказанным, судья жестом позволил Дику продолжать.) – По дороге в митряевскую контору на нас напали грабители и угнали нашу карету с деньгами. Но вмешательство городовой стражи позволило быстро вернуть и карету, и деньги. Так вот! Я понял! Это грабители подменили рубли на талеры!
Смех возник сначала среди зрителей, сразу, как лесной пожар, распространившись по всему залу. Уже смеялись и целовальники, и сам судья. А тут еще кто-то подбавил жару, выкрикнув:
– А заодно и старую ричардсоновскую колымагу поменяли на новую карету, а водовозных кляч, ее тащивших, на текинских скакунов!
Шутки, надо признать, не из самых умных, но смешат народ, как это ни прискорбно, именно глупости. И чем глупее шутка, тем больше смеются. Вот и сейчас – расхохотались, будто не в суде, а в балагане находятся.
Отсмеявшись и вытерев со щек струящиеся от смеха слезы, судья отпустил со свидетельского места Пола и предоставил слово обвиняемым.
Сначала говорил Дик. Говорил долго, сбивчиво, горячо, но, как показалось Мудру Лукичу, бестолково. Ни новых фактов, ни новых аргументов в свою пользу он не привел. За себя Мудр Лукич уже не опасался. Раз Асейка-меняла до речей обвиняемых не появился на свидетельском месте, то уже не появится. Значит, нет у суда ничего против него. Ну обнаружили талеры, привезенные Ричардсоном, у него в конторе. Ну и что? Всем теперь понятно, что это результат разборки Ричардсона и его главного приказчика. Хоть Пол и божился, что не он их в сундук положил, но все всё поняли. И судья человек торговый, и целовальники все сплошь либо купцы и мастеровые, либо приказчики. Все люди уже пожившие, что такое человеческие взаимоотношения, не на один зуб попробовавшие. Как могут складываться отношения хозяина и его главного доверенного лица, все понимают. Дело это чисто ричардсоновское. Мудр Лукич здесь сбоку припеку.
Жаль, конечно, Дика, неплохой мальчишка был, да и для комбинации с пасынком придется нового помощника искать, но ничего не поделаешь. Дик сам виноват. Хочешь уволить своего приказчика, так не болтай об этом заранее. Он же все твои тайны знает и нагадить тебе сможет в любой момент.
Дик закончил говорить.
– Купец Митряев, твое слово, – обратился к Мудру Лукичу Пров Фролыч.
Мудр лишь покачал головой:
– Я уже все сказал. Невиновен я. А больше – чего зря воду в ступе толочь…
– Объявляется перерыв, суд удаляется на совещание, – провозгласил судья и стукнул деревянным молоточком в медное било.
Все поднялись со своих мест. Целовальники, а за ними и судья покинули зал. В зале началось шевеление, Дик Ричардсон схватил Мудра за руку и принялся канючить:
– Мудр Лукич, почему же вы не сказали, что знали о том, что я собираюсь уволить Пола? Ведь это он…
– Да уймись ты… Дурак! – Мудр Лукич вырвал свою ладонь из потных рук Дика.
Стража, заметив движение на скамье подсудимых, схватила Дика, продолжавшего ныть и цепляться за полу митряевского кафтана, и усадила на место. Теперь Мудру Лукичу никто не мешал, и он постарался взглядом поймать глаза Прозорова. И когда, как ему показалось, это удалось, он крикнул:
– Гурьян Гурьяныч! Купец Прозоров!
Но Прозоров тут же отвернулся в сторону и заговорил со своим соседом. То ли действительно не расслышал, то ли сделал вид.
В зал вошел судья и прошел на свое место, следом за ним потянулись целовальники. Едва они расселись, как судья обратился к их старшине:
– Старшина, составили ли целовальники свое мнение о вине обвиняемого Ричарда Ричардова Ричардсона?
– Да.
– Огласите его.
– Виновен.
Мудр Лукич даже не обернулся в сторону Дика, услышав лишь, как тот мягким кулем повалился со скамьи, потеряв сознание. «Слабак, – презрительно скривив губы, подумал он. – Мальчишка… А не берись тягаться со взрослым мужиком. Даже если это твой подчиненный».
Судья произносил приговор Дику, закончившийся словами: «…к смертной казни через повешение». Стража схватила бесчувственное тело Дика и поволокла его вон из зала.
– Старшина, – вновь обратился судья к старшему целовальнику, – составили ли целовальники свое мнение о вине обвиняемого Мудра Лукова Митряева?
Мудр Лукич хоть и был уверен в благоприятном для себя исходе, однако же поневоле напрягся.
– Да, – ответил старшина.
– Огласите его.
Старшина почему-то замялся, и в зале на несколько мгновений воцарилась такая тишина, что пролети по нему муха, все услышали бы шелест ее крыльев.