Жребий принцессы
Шрифт:
Она прикрылась, не очень поспешно, но и не слишком медленно, и грациозно удалилась.
Сареван вздрогнул и судорожно вздохнул. Хирел поднялся и взглянул ему в лицо. Юноша был не столь любезен, чтобы выглядеть пристыженным.
— Это что, твой способ отомстить Керувариону? — спросил его Сареван. — Развращение нашего дворянства? — Это твои слова, а не мои.
— Так. — Сареван шагнул в комнату. — Тогда разврати меня. — Нет.
— Почему? Потому что я хочу этого? — Вовсе нет. — Хирел вернулся в свое гнездо из подушек и растянулся словно кот, деликатно зевнув, как этому учат девушек.
Сареван опустился на одно колено, пододвигаясь ближе. — Освобождаешь? И меня можешь освободить? — Его пальцы сомкнулись на горле Хирела. — Можешь, Хирел Увериас?
— Ты в превосходном состоянии, как я погляжу, — спокойно произнес Хирел. — Ты опасен? Наверное, мне пора начать умолять о милосердии?
Сареван посмотрел на безмятежное лицо принца. На свою руку. На его тело. И подумал, что действительно опасен, что готов наброситься на Хирела, пренебрегая великодушным милосердием.
Его рука опустилась. Он почувствовал горечь, потому что не был создан для подобной жестокости.
Он зарылся лицом в подушки. Ему оставалось либо это, либо бежать, рыдая, через весь Эндрос.
— Не позволю, — процедил он сквозь зубы. — Не позволю им манипулировать мной, ухаживать за мной и оберегать, как глупого ребенка. Они не оставили мне ничего, что приличествует моему происхождению и моему воспитанию. Одну лишь жалость. Потому что все они маги, а я… я…
— Прекрати, — сказал Хирел. — Или, клянусь, я начну хохотать и ты попытаешься ударить меня, а я не в том настроении, чтобы драться.
Саревану пришла в голову мысль об убийстве. Так далеко он не заходил даже когда у него была его сила. Но его разум не знал об этом. Он напрягся, стараясь проникнуть в пустоту, и обнаружил нечто, называемое болью.
Сареван поднялся. Ему хотелось обхватить руками пульсирующую голову, но он с трудом удержался от этого. — Сегодня, — сказал он. — Мы едем сегодня. — Так рано? Но ведь я сказал Варзуну… два дня… — Сегодня.
Он осторожно повернулся и сделал шаг вперед. На его пути оказалось препятствие. Оно было крупным, сильным и искусно использующим свою силу. Оно произнесло: — Ты поступаешь неразумно.
— Будь готов, — сказал Сареван. — Я приду за тобой. — Ты спятил, — сказал Хирел. Но Сареван уже ушел.
Сареван старался сохранить то же настроение. Оно должно было поддерживать его до тех пор, пока он не окажется далеко от Эндроса. Он лелеял и вскармливал свое состояние духа, скрывая его за ослепительной белозубой улыбкой.
Когда отец нашел его, Сареван не улыбался. Он находился в своей башне, голый и мокрый после купания, и вертел в пальцах белую шелковую ленту. Только на ней не было золотых пластин. Его прежняя лента осталась в Шoн'ae вместе с четырьмя дисками. Обычай требовал, чтобы жрец, который носит ленту, сам загибал углы пластин, сам пробивал их и пришивал к ленте. Теперь у Саревана не было времени делать их заново. Это могло подождать до тех пор, пока узел не будет разрублен.
Он услышал, как открывается дверь, и узнал эту поступь, легкую и почти бесшумную. Он ждал появления отца. Так всегда происходило
Он должен сопротивляться. Должен не спеша вглядеться в мрак, царящий внутри него, и вызвать видение, которое скажет ему, почему он не может отступить.
Рядом с его ладонью легла другая ладонь. Два Касара. Двойной блеск слепил глаза Саревана, и он сощурился.
— Пока у тебя есть это, — сказал Мирейн, — ты мой наследник. Я издал этот закон, когда ты родился, и не изменю его.
— Да, ничего не было сказано о его изменении. Но многое заставляет предположить, что ты сожалеешь о нем. — Это только твои предположения, Саревадин. Сареван вскинул голову, отбрасывая назад мокрую копну медных волос.
— Не пытайся мне лгать. В таком состоянии я никому не нужен, разве что тем, кто, прикрываясь моим именем, хочет уничтожить Асаниан. Ради мести. Потому что я был чертовски самонадеян и не допускал, что кто-то может превзойти меня.
— Не столько самонадеян, сколько неразумен. Да и сейчас ты не стал мудрее. Твоя мать хотела уберечь тебя от излишнего переутомления, которое грозило тебе гибелью. — И это ей удалось, не правда ли?
— С трудом, — сказал Мирейн. — Тебе следовало поступить так, как ты грозился. Так было бы лучше.
— Я дал обет жреца, — огрызнулся Сареван, стараясь не разрыдаться. — Я тоже. — Но ты король.
— А ты — Высокий принц Керувариона. — Я хотел бы, — сказал Сареван, и это было вовсе не то, что он намеревался произнести, — я хотел бы, чтобы он был женщиной.
Воцарилось молчание, дарованное милосердием Мирейна. Сареван повязал свою белую ленту, подтянул колени и уперся в них лбом. Он не устал — это было бы слишком просто. Он испытывал боль, но боль скорее приятную, нежели мучительную. Так болели его мускулы, вспоминая свою прежнюю силу.
Он слегка дрожал, сам того не желая, но не мог ничего поделать.
Перед ним колыхнулась мантия, и он позволил отцу закутать себя в теплую ткань.
— Мы никогда не держали тебя в пеленках, — сказал Мирейн. Когда Сареван взглянул на него, он почти улыбался, но в следующий момент его лицо помрачнело. — Мы не можем удержать тебя здесь. Даже если бы можно было отложить твое странствие жреца, ты все равно не остался бы. Сареван не мог пошевелиться. Он едва дышал. Мирейн спокойно продолжал, словно не замечая страшного напряжения Саревана:
— Красный князь прислал письмо. Он хочет тебя видеть как можно скорее. Оставайся там сколько угодно. Там ждет тебя работа и забота, и, если уж тебе необходимо сделать что-то, ты можешь доказать Хан-Гилену то, что так упорно пытался доказать Эндросу: твои силы еще не истощились.
При этих словах Сареван вздрогнул, но вовремя прикусил язык, который мог выдать его.
— Будет хорошо, если ты отправишься туда на некоторое время, — сказал Мирейн. — Когда Великая Луна снова станет полной, Вадин отправится в Янон, чтобы следить за безопасностью его и всего севера. Мне бы хотелось, чтобы ты поехал с ним. Помимо воли Сареван бросил: