Жребий Судьбы
Шрифт:
— Нет, спасибо. — с отвращением сказал он и быстро выскочил за дверь.
Что делать? Идти в школу? Отчего-то школа представилась ему такой унылой ямой, что от тоски свело челюсти. А куда идти? И жрать хочется просто до смерти.
Лён раздумывал, что предпринять, и сам изумлялся своей полнейшей беспомощности. Взрослый парень в этом мире не мог заработать себе на кусок хлеба без разрешения множества инстанций. Как пожалел он, что в своё время, ещё в лесной школе пренебрегал уроками Фифендры по части бытовой магии. Ему больше нравились эффектные фокусы с превращением
— Пацан, закурить есть? — хрипло спросил дядька с битой физиономией. Он держал в грязных пальцах расплющенный бычок, оставшийся от подростков, которые по вечерам курят на трубе у школы.
Лён ссутулился в своей лёгкой куртке, которая не грела зимой, и небрежно дунул на бычок. И далее ушёл куда глаза глядят.
— Ну ни фига себе… — ошеломлённо сказал алкаш, глядя на сигарету, которая раскурилась сама собой.
Он шёл на рынок. Сегодня суббота, а в субботу Костик в школу не ходит — он помогает своей матери торговать на рынке картошкой и овощами.
В очереди за хлебом у ларька с азартом ругались пенсионеры — они осуждали нынешнюю молодёжь, которая не хочет идти работать, и поминали свои годы, когда сами трудились за ведро картошки. Чудесные это были времена — все были патриотами и смело смотрели в близкое будущее. А теперь всем хочется на рынке торговать, а кто будет их, пенсионеров, содержать?
Со внутренним смешком миновав эту озлобленную очередь, он пошёл искать семейный фургон Чугунковых.
— Лёнька! — встревожился Костян, увидев друга в осенней курточке на рыбьем меху. — Давай в машину лезь, погрейся у печки!
Мать Костика, Галина, была женщиной доброй, с большим сердцем и оглушительными манерами рыночной торговки.
— Ой, батюшки! — заголосила она, смущая Лёна. — Шо деется на свете! Совсем хлопчик замёрз!
И тут же рассказала соседкам, что за беда случилась с хлопчиком и какой папашка у него дюже нехороший. Все заахали, а Ленька, красный, как рак, полез в пропахшее дымом фургонное нутро — хлебать быстрорастворимую лапшу из пакетика и запивать горячим чаем. Он дал себе слово больше не шататься на рынок и не просить еды у Костиковой мамы. Чугуниха человек хороший, но уж больно непосредственный.
— Может, мне газеты продавать? — спросил он, обжигаясь чаем.
— Не. — озабоченно ответил Костик, хорошо экипированный в старую, но крепкую овчину. Он сбросил брезентовые рукавицы и почесал свой светлый чуб. — Нельзя — милиция заметёт.
Лён сосредоточенно ел свежий ржаной хлеб и думал: как его сверстникам удаётся срубить деньжат? Как они вообще устраиваются в жизни? Никогда он не задумывался над тем, на какие средства они покупают пиво, сигареты, ходят по дискотекам. Как так выходит, что он один оказался неприспособлен к жизни. Все ведь как-то выкручиваются.
— Я бы дал тебе денег. — развёл мозолистые лапы Костик. — Да вот, компьютер вчера купил. Слушай, а если тебе найти в Интернете работку на домашнем компе? Вон Федюн чего-то там печатает.
Да, это было бы здорово, если бы не погорела клавиатура, а на новую денег взять неоткуда. Да и едва ли новый папа даст ему сидеть в Нете.
— На, сынку, держи с собой. — сердобольная Чугуниха дала ему три пакетика с лапшой,
Вообще новые родные очень по-хозяйски стали обживать его квартиру, всё больше вытесняя законного владельца. Рая присвоила себе весь гардероб покойной Зои и без стеснения носила платья Ленькиной мамы — чего добру пропадать?
Семья Косицыных — в смысле Косицына-старшего — была удручающе бедна. Работал только отец, а Рая целый день сидела на диване, закутавшись в пуховой платок, и смотрела сериалы. Зоины платья сидели на ней, как на палке — до того Рая была тонкая. Руки и ноги у неё были болезненно худы, и нарядный халатик Зои, который та купила специально, чтобы щеголять перед Семёновым своими стройными коленками, смотрелся на Рае, как больничная пижама.
Конечно, женщина была не виновата в своей болезни, но до чего она была противной! Плаксивым тоном что-то выговаривала своему мужу, жалуясь на всё и на всех — как многие хронические больные, она полагала, что весь мир обязан соразмерять своё движение с её недомоганием. Вечно у неё не хватало сил, чтобы приготовить нормальный обед и сходить в магазин — она ждала мужа, когда тот придёт с работы, всегда унылый и недовольный, и пойдёт чего-нибудь купить.
Самое её любимое блюдо были каши-размазни из гречки или манки. Варила она также тощенькие супчики из пачек, чтобы не пачкать посуду. Но, тем не менее, на столах, на подоконнике, в раковине всегда прокисала гора посуды. А вечером Рая жаловалась Николаю, что Лёня совсем не хочет помогать ей — мусор не выносит, посуду не моет, полы не моет. Она так и подзуживала своего мужа, постоянно находя новые обвинения для нелюбимого пасынка. Вот и проси еды у такой. Лён даже куртку свою зимнюю не желал просить — для этого надо было лезть в стенку и рыться в антресоли. Вот почему он мёрз в своей осенней курточке — скорее из особого упрямства, нежели по необходимости.
"В другой раз как пойду в Поиск, наемся про запас!" — угрюмо думал Лён, сидя на тёплой трубе возле дома. Теперь он страстно желал поскорее сорваться с места и снова очутиться в Селембрис или ином каком-нибудь мире, где почему-то всегда была возможность достать еду. Но, от погружения до погружения проходили иногда недели, а то и месяц. Почему медлил Жребий — кто знает?
— Гранитэль, скажи. — вспомнил он о своём единственном друге, который был ему верен в любой беде. — Ты знала, что под личиной Рипа не скрывался Лембистор?
— Точно не знала, но это было очевидно. — ответила она. — Слишком уж Рип был непосредственный, слишком привязан к тебе. У Лембистора в любом облике проявляется его демонская сущность — он насмешник. Он любит издеваться над противником и даже над единомышленниками. Его страсть — соперничество.
— А почему же не сказала? — упрекнул он принцессу.
— Потому что ты сам должен осознать свою ошибку.
Лён замолчал — снова хотелось есть.
— Как мне жаль. — печально промолвила Гранитэль. — Как жаль, что я ограничена условиями Жребия. Ты голодаешь, а я ничем не могу тебе помочь.