Жребий викинга
Шрифт:
Взглядом, которым Зоя окинула свою сестру, обычно удостаивают юродивых, попрошайничающих на паперти. Но при этом не произнесла ни слова.
— Однако вам лучше сегодня же выйти на своем судне в море, — пересилив гнев, снова обратилась она к Гаральду. — Не бежать я вам предлагаю, а достойно уйти. Вас будет сопровождать судно нашей морской стражи. Там вы подождете остальные суда флотилии, которые приведет конунг Гуннар. На них будут те деньги, которые казна обязана выплатить вам в связи с окончанием срока найма, и еще запасы продовольствия, свитки корабельной парусины и всевозможных тканей, а также какое-то количество трофейного оружия, которое вам понадобится для похода в Норвегию.
— Считаю, что это будет справедливо, — признал Гаральд.
— Кроме того, моя сестра Феодора, точнее, наша благочестивая монахиня Феодора, — повернулась Зоя лицом к соправительнице, — передаст Гуннару сундучок с золотом и драгоценными камнями из личной сокровищницы в виде компенсации за минуты позора, пережитые вами во время ее унизительного сватовства; а также за некоторые неудобства, доставленные вам ночью, проведенной в темнице.
Норманнские конунги понимающе ухмыльнулись.
28
Это было захватывающее зрелище: почти три десятка судов, выстроившись друг за другом, подходили к киевской пристани под красными четырехугольными парусами. При свете яркого утреннего солнца паруса казались багровыми; щиты, которыми были увешаны борта, переливались радужным разноцветьем, а клинки поднятых вверх мечей, которыми викинги приветствовали встречавшего их великого князя Ярослава со своим семейством и свитой, вспыхивали маленькими искристыми фейерверками.
— На берег ваших владений, великий князь, мы ступаем с таким же волнением, с каким ступали бы на родную нам землю, — молвил Гаральд, почтительно склонив голову перед Ярославом Мудрым.
— Мы тоже принимаем вас как близких людей, — сдержанно заверил его правитель Руси, рассматривая повзрослевшего, раздавшегося в плечах норманна. — Тем более что вскоре мне вновь понадобятся мечи твоих викингов, конунг.
— А мечи ваших воинов, возможно, понадобятся мне в Норвегии. Но все это будет потом, а пока что… — выразительно взглянул на стоявшую чуть в сторонке, на небольшой возвышенности, рослую златокудрую норманнку, в чертах лица которой теперь уже с трудом узнавал свою воспетую в песнях-висах Елисифь. — Неужели есть что-то, что вновь позволит вам запретить мне назвать вашу дочь своей невестой? — прямо, без обиняков, поинтересовался он.
— Ты, конечно, уже конунг; слава о тебе, как воине, гуляет теперь по многим землям, однако своей, «коронованной» земли, у тебя по-прежнему нет, — с улыбкой напомнил князь о том, что главное условие, которое он в свое время выдвинул, все еще осталось невыполненным. — Но теперь ты — настоящий воин и достаточно богат, я бы даже сказал, очень богат. Причем уже сегодня сможешь убедиться, что все те сокровища, которые твои викинги доставляли в Киев, сохранены.
— Так что теперь я могу?..
— О нет, выдавать своих дочерей по принуждению у нас, князей-русичей, не принято. Поэтому теперь постарайся уговорить княжну Елизавету так же убедительно, как уговорил меня, — с отцовской лукавинкой во взгляде ответил великий князь. — Правда, первая ваша встреча выдастся короткой: тебя и конунга Гуннара я приглашаю во дворец, на княжеский пир. А вечером, в форте Норманнов, который сохранился со времен вашего пребывания в Киеве, будет устроен пир для твоих воинов.
Лишь после разговора с князем Гаральд подошел к терпеливо дожидавшейся его Елисифи. Теперь он пристальнее присмотрелся к чертам ее лица. Они показались ему совершенными в своей красоте, причем совершенными настолько, что впечатления от них превосходили все те лики, которые являлись ему в самых смелых грезах и фантазиях.
— Пытаетесь убедиться, что перед вами действительно та девчушка, которая запомнилась перед отъездом? — Улыбка, которой было озарено лицо княжны, показалась ему вполне добродушной. Перед ним была уже не та ершистая девчушка, которая каждое слово его воспринимала как повод для язвительных замечаний и отговорок.
— Поражен вашей красотой, — искренне признался конунг.
— Как только присмотритесь внимательнее, это наваждение тут же оставит вас.
— Сам не допущу этого. Вы ждали меня, княжна?
— Судя по количеству золота и камней, которые ваши люди доставляли в Киев, у вас было с кем развеивать свою тоску.
— Я — воин, и мой способ жизни мало чем отличается от способа жизни всех прочих викингов. Мое богатство свидетельствует только о том, что я способен добывать его. Так стоит ли упрекать меня в этом?
— Если вы отправитесь в еще одно такое путешествие, то застанете меня чьей-то супругой и почтенной матерью большого семейства.
— Именно поэтому я буду добиваться, чтобы вы как можно скорее стали матерью семейства конунга Гаральда Сурового.
— Если вы мечтаете видеть в женах дочь великого князя киевского, то завлекать ее следует не титулом матери семейства, а титулом королевы. Или хотя бы герцогини.
Прежде чем ответить, конунг посмотрел в сторону стоявшего неподалеку, в окружении четверых дружинников, Радомира Волхвича. Что-то недоброе, неприветливое почудилось норманну в его взгляде.
— Корону, а значит, и титулы нам придется завоевывать вместе, — сухо заметил Гаральд под впечатлением от этого взгляда. — Во всяком случае, мне бы этого хотелось.
— Я подумаю над вашим предложением, сир.
— Волхвич все еще возглавляет вашу охрану, княжна?
— И мне бы хотелось, чтобы так было всегда. Такая уж у него судьба.
— Но лишь в том случае, когда он смирится с этой судьбой, забыв о ревности и неприязни, — еще жестче заметил норманн, возвращаясь к великокняжеской чете.
Когда он снова увлекся разговором с ее родителями, княжна тут же подозвала Волхвича к себе.
— Ты что, забыл, кто ты такой? — высокомерно спросила Елизавета. — Если еще раз забудешься, до конца дней твоих напоминать об этом будут стражники княжеской темницы.