Жребий викинга
Шрифт:
— Жреца?! — почти хором выдохнула толпа воинов, поражаясь уже хотя бы тому, что подобная мысль могла прийти кому-либо в голову.
— Разве есть среди нас более достойный, а главное, более любимый богами, чем наш жрец?! — спросил Туллиан, подбадриваемый благодарными взглядами королевы и юного принца. Именно ему, Гаральду, он и пытался прийти таким образом на помощь, пытался спасти того, кого не сумел спасти сам принц.
— Жреца — под ярмо, кхир-гар-га! — тут же подхватил его мысль неугомонный Льот. Но теперь это уже было не пустозвонное ржание Ржущего Коня, а вполне законное требование воина.
— Давайте же, в самом деле, принесем жреца Торлейфа в жертву богам, и пусть это будет последней жертвой, принесенной христианами на нашей земле! — еще больше поразил викингов Гуннар Воитель. Ибо, поддержав предложение Туллиана, этого полугерманца-полуримлянина, происходившего из того же рода, что и правитель Священной Римской империи Оттон I [32] , он уже открыто выступил против жреца. — И это будет единственная жертва, которую Христос тотчас же простит нам!
32
Речь идет о германском императоре Оттоне I, который 2 февраля 962 года был коронован папой римским Иоанном XII как император Священной Римской империи под именем «император Август».
— Вот видите: нам простит даже Христос. Жреца — в «избранники жребия», кхир-гар-га!
Прогремев кольчугами и шлемами (ритуал этот требовал, чтобы викинги провожали «гонца к Одину» в полном боевом снаряжении), воины развернулись так, чтобы видеть жреца. Но не потому, что рассчитывали на согласие Божьего Меча. Просто они вдруг поняли, что принесение в жертву самого жреца стало бы самой безболезненной потерей для всего отряда. Тем более что идти с ними в поход Торлейф не собирался, а в тех чужих землях, к которым поведет их конунг, ценится только боевой меч воина, но уж никак не «божий» меч жреца, тем более — жреца их общины, всегда и во всем пытавшегося перехитрить даже самого себя.
Вряд ли кто-нибудь заметил, как побледнел Торлейф. И уж, конечно, никто не обратил внимания, как он вздрогнул и с каким трудом преодолел потом дрожь и слабость в коленях. Но жрец все же преодолел их и сошел со своего Вещего Камня.
Тяжелыми шагами, словно к каждой ноге было привязано по камню, он подступил к стене воинов, и стена эта, гремя и громыхая, начала медленно расступаться перед ним, причем расступалась до тех пор, пока не пропустила сквозь себя. А пропустив, на несколько минут замерла и снова, уже не так решительно, как прежде, сомкнулась.
— Говорят, жрец имеет право предложить себя вместо избранного жребием. Как считаешь, Гуннар Воитель? — важно поинтересовался ритуальный палач, восприняв появление возле себя Торлейфа как нечто обыденное.
Конунг повертел головой, отыскивая кого-то, кто своими советами мог бы заменить советы жреца. Он даже взглянул на Вещий Камень, словно истина должна источаться его ребристыми замшелыми боками, затем перевел взгляд на королеву, все еще стоявшую на мысу неподалеку от него. Ведь многое теперь зависело от того, как поведет себя Астризесс. Однако и Вещий Камень, и королева безмолвствовали. Зато заговорил жрец.
— Кое-кто хочет, чтобы мы все же нарушили заветы предков. Кому-то очень хочется, чтобы мы предали забвению традиции славных викингов, покоривших все моря и океаны, навечно завладевших землями франков и саксов и приведших свои корабли к берегам Исландии.
— Ты уже много раз говорил это, Торлейф, — попытался напомнить ему Вефф Лучник, однако сбить многоопытного жреца с толку ему не удалось.
— Они решили мстить мне, — продолжил Торлейф, — считая, что викинг, на которого выпал жребий «гонца к Одину» — это не жертва, приносимая богу, а жертва, приносимая мне, вашему жрецу! Будто это я, а не славная традиция предков наших, отправляю еще одного воина на гибель, желая избавиться от него. Некоторые ведут себя так, будто забыли, что «гонец к Одину» идет не в могилу, а в вечную, всеми одами воспетую Валгаллу. Они забывают, что смерть его так же священна, как и кровь, которой мы омоем свои лица, прежде чем поднять паруса на наших кораблях.
Произнося это, жрец вплотную подошел к Бьярну. Невысокого роста, худощавый, он казался рядом с могучим воином неким подростком-пастухом. Тем не менее это не помешало ему смерить Бьярна презрительным взглядом и после этого самому взойти на Ладью Одина, на эту жертвенную плаху, с которой начинали свой путь все избранные жребием «гонцы».
Гул то ли одобрения, то ли возмущения прошелся между шлемами воинов, словно ветер — между осенними скалами фьорда. Однако жрецу этого было мало. Напрягая слабеющее с годами зрение, он с трудом отыскал Рьона Черного Лося, на которого всегда мог положиться и который, оставаясь в гуще воинов, обычно подавал голос в его поддержку. А затем точно так же сумел отыскать Остана Тощего, в одинаковой степени хитрого и подлого. Но дело в том, что в свое время оба этих воина выпросили у жреца обещание никогда не называть их в числе кандидатов на «избранника жребия». Вот сейчас-то и пришло время рассчитываться за это обещание, поскольку оба они теперь нужны были ему.
— Хочу напомнить вам, славные викинги, что «гонец к Одину» никогда не уходил от нас по принуждению. «Избранник жребия» хоть сейчас может отречься от своего пути в Валгаллу. Да-да, он имеет такое право. Ты слышишь меня, Бьярн Кровавая Секира?! «Избранник жребия» может отречься от «ладьи гонца». Ибо это не плаха для преступника, а жертвенник для избранных богами.
— Это — жертвенник только для избранных, кхир-гар-га! — все никак не мог угомониться великан Льот, с легкостью перебрасывая при этом из руки в руку тяжеленную секиру.
— Но если кто-то из вас считает, — старался не обращать на него внимания Торлейф Божий Меч, — что он заставит всех нас отречься от жертвоприношения, угрожая жребием самому жрецу, то он ошибается. Да, еще никогда в истории Норвегии «гонцом к Одину» жрец не становился, поскольку ни одна норвежская община не могла позволить себе хотя бы на один день остаться без своего духовного вождя. Но если среди вас не осталось больше ни одного настоящего воина, я хоть сейчас готов стать на колени посреди этой каменной плахи.
— Жрец готов стать «гонцом к Одину», он готов подняться на плаху, кхир-гар-га!
— Я уже поднялся на нее, недоумок, — проворчал жрец.
— Он уже… — начал было Ржущий Конь, но даже он запнулся на полуслове, встретившись с испепеляющим взглядом Рьона Черного Лося.
— Ты свободен, Бьярн Кровавая Секира! Неси позор своего отказа от воли жребия вместе с их крестом и Христом! — указал жрец на королеву и ее свиту. — И пусть род твой помнит о твоей «храбрости». Я сказал: ты свободен, Бьярн! — выкрикнул он так, что едва не захлебнулся собственным криком.