Жребий воина
Шрифт:
Враги услышали заминку. Один из них громко сказал:
— У него с барабанчиком! Берем дверь!
Они дружной стрельбой из пистолетов с глушителями проделали в двери на стыке замка и косяка огромную дыру. Когда они врывались в комнату, Коляев успел затолкать в барабан лишь один золотистый патрон и поднял на них револьвер. Сергей бросился на пол, а Шурик приставным шажком отскочил в сторону. Коляев в этот же миг шагнул вперед и спустил курок. Его выстрел пробил отверстие в обоях рядом с левым ухом противника, а ответный выстрел Шурика продырявил грудь Виктора Коляева. У Шурика были
В наступившей тишине обалдевшие убийцы услышали, как лежащая на кровати трубка радиотелефона пропищала по-комариному:
— Витя, Витя! Я звоню в милицию! — и затем пошли гудки.
— Слыхал? — почему-то шепотом спросил Шурик.
— Слышал, — так же шепотом ответил Сергей и тут же сказал в полный голос: — Его дура как пушка гремела. Надо ноги делать. Ты давай в его карманы, я — в чемодан.
Они забрали его документы с забрызганной кровью тумбочки, а из чемодана выхватили толстый альбом с фотографиями. Руками в резиновых перчатках взяли по коляевской сорочке из чемодана и суетливо затерли те места, где могли остаться их отпечатки: на коробке сигар и на входной двери изнутри.
Выходя из подъезда, Сергей выпустил в удивленное лицо консьержа, кудрявого парня лет тридцати, три пули. Изувеченное тело осыпали осколки стеклянной кабинки.
Когда они выезжали на оживленный проспект, мимо них среди прочих машин пронеслась, завывая, милицейская легковушка.
— Торопятся, — сказал сидящему за рулем Шурику Сергей. — Нуты его и сделал. Как лося завалил.
— Серега, да я боялся, он себя пристрелит. Хотел остановить в плечо. А тут пришлось от пули уходить.
В кармане у Сергея затренькал сотовый телефон.
Это звонил Темнов.
— Глухарь. — Сергей был лаконичен. — Он в нас первый начал гасить.
— Хотели как лучше, а получилось как всегда, да, ребятки? — с ласковым смешком съязвил новый начальник охраны.
— У нас документы и фотографии, — сцепив зубы, процедил Сергей.
— С паршивой овцы хоть шерсти клок, — засмеялся Темнов. — Ребятки, только что вернулся из-за города наш официантик. Я к нему еду как опер угро. Сейчас посмотрите: если где есть на фотках ваш туркмен, подвозите. Адрес…
Глава 16
— Назовите ваши имя и адрес? Кто звонит? — спрашивали в милиции.
— Никто, — выдохнул Виталий и нажал на рычажок.
По щекам его текли слезы.
Женя слышала то же, что и он, сидя на краешке ванны с параллельной трубкой. Она возникла на пороге комнаты с широко открытыми глазами:
— Ужас… Какой ужас… Витус, они его убили?
Виталий закивал, глотая слезы, и отер щеки ладонью.
Женя присела с ним рядом на кровать и забрала из его руки трубку телефона. Она обняла его спину своими тонкими руками и положила ему голову на плечо.
Так они сидели довольно долго в тревожной тишине московской ночной окраины. Два испуганных, подавленных человека во враждебном городе-гиганте.
— Нам надо ехать, — наконец тихо произнесла Женя и повторила, как бы усиливая значение слов: — Нам надо ехать, Витус.
— Раз они смогли его найти, нам надо бежать, — сказал он. — Ведь меня видел тот официант в отеле. Мне теперь нельзя в мою комнату.
Закусив губу, он стал соображать.
— Постой-ка. — Он высвободился из ее рук и вышел в прихожую, чтобы взять из своей маленькой наплечной сумки блокнот в клетку. Женя уже знала эту его особенность: он любил обдумывать что-либо над листом бумаги. Она безмолвно следила за его действиями.
Он сидел рядом с ней на кровати и чертил тонким жалом механического карандаша. Он рисовал то квадратики, то трапеции, то кружочки, вписанные в равносторонние треугольники. Некоторые фигуры он заштриховывал, а некоторые объединял в пары линиями или стрелками. А то просто принимался рисовать восьмерку, не отрывая карандаша от бумаги. Восьмерка пухла и утолщалась от повторения линий.
— Все деньги при мне. Как чувствовал, — заговорил Виталий. — Сумка с основными вещами на вокзале. Я еще в тот день, когда мы собрались провернуть все это дело, отвез их в камеру хранения на Курский и сдал под фамилией Иванов. Там ничего стоящего и нет… Я ее вообще не стану забирать. Если они Витьку смогли найти, мне на вокзале вообще не место. Они вообще могли официальную заяву написать. Тогда моя рожа будет на каждом столбе. Как думаешь?
— Я не знаю, Витус. Давай уедем, миленький. Мне страшно, — взмолилась Женя.
— Уедем, уедем, — похлопал ее по голой коленке Виталий и заставил себя улыбнуться. — Слушай, а ведь моя старуха тебя почти не видела.
— Кто? — От волнения Женя стала хуже соображать.
— Квартирная хозяйка. Ты вспомни, ты ее рожу пьяную сколько раз видела?
— Раза три всего, — припомнила Женя. — И как раз пьяную. Ты ведь сам всегда мне открывал. А потом сделал мне ключи, если вдруг разминемся.
— Отлично, отлично, — пробормотал Виталий. — Только в Тулу тебе тоже пока нельзя возвращаться.
— Почему?
— Ну как почему, детка? Ну ты сама посуди: они Витьку нашли почти за сутки. Им меня найти — раз плюнуть. А я не могу с такой гирей, как ты, куда-то мчаться. Если с тобой что-то случится — я не вынесу.
— С гирей, да? — переспросила Женя, подбородок ее задрожал.
— Пойми, это временно. — Виталий обнял ее и прижал к себе. — Нам надо исключить всякую опасность. Давай думай, куда ты сможешь уехать?
— Я не знаю, Витус. У меня все родные в Туле. Ну, развалюха есть в деревне… Но я же не стану там жить одна и топить печь, как псих-одиночка.
Виталий взял ее личико в свои ладони и повторил, глядя ей прямо в глаза:
— Думай, Женька, думай.
Она прикрыла глаза и обняла его за плечи. Так прошла минута. Потом Женя посмотрела на него и сказала:
— Я могу поехать к Веронике. Она меня недавно звала.
— Куда звала? Кто такая?
— Пусти-ка. — Женя отсела от него подальше и закурила. — Ты никогда не интересовался моими подругами. Я с девочкой по вызову живу уже год в одной квартире, а ты только очнулся.