Жрец богини Лу. Гексалогия
Шрифт:
– Знаете, очень интересные стаканчики, барон Тинт. Ваша идея? – спросила графиня.
– Да, Ваше сиятельство. Жгучее вино очень крепкое по сравнению с обычным вином, элем, сидром или пивом. Поэтому и пить его надо по чуть-чуть, дабы не потерять внезапно человеческий облик во время застолья, – ответил я.
Моим объяснением женщина удовлетворилась. Наконец-то демонстрация продукции моих винокурен была окончена, мы с графиней и юной Айрин раскланялись и женщины нас покинули.
– Пройдем в кабинет, Антон? – просто спросил граф, мигом приняв какой-то более простой и расслабленный вид.
Видимо, его жена была большей сторонницей приличий, нежели сам граф.
– Конечно, Ваше сия…
– Ой, да все, Эдит ушла, в комнате остались только слуги короля. Так
– Как вам угодно, господин Бренард, – согласился я с хозяином дома и легко кивнул, принимая новые правила общения.
Рабочий кабинет графа располагался на втором этаже, в дальнем крыле поместья, подальше от домашнего шума и внешнего мира. Я с удовольствием опустился на большой диван, глава рода – в свое кресло, а Орвист в кресло для посетителей. Все же я немного устал с дороги, да и легкие возлияния давали о себе знать, так что в голове чуть шумело.
Пока разговор не начался, оба де Гранжа демонстративно выудили из-под своих камзолов подвески с уже знакомым мне белесым камнем – амулетом шаринских воинов, которые положили на письменный стол графа.
Я только хмыкнул. Ну что же, в одну и ту же ловушку дважды я не попался, проверку графа прошел, и теперь де Гранжи играли в открытую.
Наконец-то мы спокойно поговорим о делах грядущего посольства, учитывая все мои возможности и таланты.
Глава 3. Катарсис
Можно ли из медвежьего угла, который жаловал мне король Кай Фотен Первый, сделать приличный регион за пять лет?
Конечно же, нет. В моих мечтах земли, полученные в награду от короля за службу престолу, я в кратчайшие сроки превращу в местную Кремниевую Долину с массой ведущих производств. Ну, по меркам этого мира ведущих, конечно, ведь даже рецепта пороха я не знал. Как ничего о металлургии, сложной обработке материалов, конвейерном производстве и так далее. Мой потолок – это просмотр видосиков на ютубе, где мастера и любители токарного дела на потеху публике спускали металл на стружку, вытачивая кубик внутри куба, какие-то болванки или обрабатывая залитые эпоксидкой коряги, делая из них стильные вазы. На этом, собственно, все. С эстетической точки зрения – было очень красиво и интересно, с практической – я не вынес ровным счетом ничего.
В плане самогоноварения пришлось ограничиться десятком винокурен, благо, поставить сруб и разместить в нем пивоваренные котлы с некоторыми изменениями конструкции – дело нехитрое. Занялся я и варкой пива, куда уж без него. Вот только подход у меня был принципиально иной: стремление к чистоте и стерильности и эксперименты с пастеризацией стали давать результаты, а банальное смешивание пива с самогоном позволило делать невиданные до этого времени здесь крепленые, реально крепленые сорта, которые по градусу приближались к вину.
Основной же бизнес баронства я связал с вырубкой и сплавлением строительного и корабельного леса по руслу Мирои: река была судоходной, и я не видел ни единой причины, почему бы этим не воспользоваться. В ближайшее время, конечно, придется заняться высадкой новых деревьев, если я не хочу оставить от полученного мне леса чистое поле с пнями, но производительность труда здесь была настолько низкая, до нелепости низкая, что дисбаланс вырубки станет проблемой еще не скоро.
Единственное, что удалось внедрить на моих землях из мира промышленности – циркулярную пилу на приводе водяного колеса. Река была рядом, устройство водяной мельницы тут было отработано и изучено вдоль и поперек, так что мне пришлось лишь заказать у кузнецов диски и приладить них на вал, собрав огромные распиловочные столы для разгона бревен на доски или брус.
На самом деле, именно стройматериалы, которые я массово сплавлял на побережье по вполне приятным для меня ценам, и удерживали на плаву все баронство. Я же активно пускал всем пыль в глаза, что основные барыши приносит мне именно жгучее вино, которое, на самом деле, еле-еле болталось на границе самоокупаемости.
Пили водку не так, чтобы активно. Первую партию трактирщики и городские управы закупали вообще крайне неохотно, да и купцы сторонились мутного пойла, справедливо отмечая, что пахнет оно премерзко. Так что все мои попытки гнать откровенную сивуху, чтобы быстро поднять денежек, окончились неудачей – народ предпочитал свежий эль или молодое вино: и накрывает мягче, и на вкус приятнее. Дешевый самогон пользовался спросом только у самых опущенных и потерянных для мира категорий населения, которым было уже неважно, чем заливать глаза, лишь бы забыться тяжелым алкогольным сном. Как можно понять, платежеспособностью моя целевая аудитория не отличалась, а разворачивать кампанию по спаиванию местного населения, чтобы подсадить их на водку и сивуху, у меня в планах не было. Так что потихонечку все мои винокурни переходили на производство спиртового полуфабриката, который уже отдельно, на специальных котлах, перегонялся в более чистый спиртовой продукт медицинского назначения. Ну и эксперименты с настойками и виски – в качестве диковинки для аристократов такой продукт продавать было можно, вместе с комплектами выделанных серебряных рюмочек и памятками, как правильно и весело пить. Так можно было сделать из процесса возлияния шоу на один-два вечера, не более. Но и качественного алкоголя у меня получалось ничтожно мало, и тут я не расстраивался. Конечно, если я где-нибудь найду себе стабильного поставщика вишни, то все может поменяться: эта настойка получалась мягкой и вкусной, так что может прийтись по душе широким массам.
Выгонка же относительно чистого спирта была проектом если не финансовым, то стратегическим. Я плешь Каю уже проел с дезинфекцией и применением спирта в медицине для обработки ран и мытья рук и инструмента, так что потихонечку приближался к государственному контракту для армии – на каждые три-пять сотен бойцов в войске был штатный лекарь, который занимался обработкой ран и лечением солдат. От сепсиса и инфекций после простейших хирургических манипуляций людей косило нещадно: серьезное ранение часто заканчивалось ампутацией, которую переживали далеко не все, а если человек и выдерживал распил кости и последующее зашивание или прижигание культи, то очень часто начиналось воспаление и гангрена. Думать о том, что мои методы только увеличат число калек в этом неспокойном мире, не хотелось.
Отдельный уговор у меня был с учеными при королевском институте. Если так вообще можно было назвать столичную шарагу, где изучалась грамота, история Клерии, счет и еще пара предметов. Местные ученые кое-как занимались алхимией, так что я оставил заказ на состав, который приводит к потере сознания в ходе вдыхания паров. Я банально хотел, чтобы тут наконец-то начали варить эфир, который опять же, снимет массу вопросов в плане анестезии. Возможно, где-то подобный раствор уже был изобретен, но пока я с ним не сталкивался.
Почему я вообще занимался развитием медицинских направлений? Даже не знаю. Наверное, дело в культурном шоке: я до сих пор старался мыться здесь каждый день, активно использовал мыло, которым тут приводили в порядок ткани, опасался заражения крови или столбняка. Дома все эти вопросы не имели никакого значения, а тут же, в условиях средневековья, я краем сознания всегда чувствовал, что смерть от кровавого поноса вот тут, за углом, ждет меня, такого молодого и красивого.
Казалось бы, столько лет прошло, но я до сих пор не переставал удивляться, как сильно боги и магия тормозили прогресс в Таллерии. Люди буквально не искали обходных путей, если что-то можно было сделать с помощью магии или молитвы, просто опускали руки. Даже местная грамота и та, замерла где-то на уровне начала христианской эпохи: тут до сих пор писали на выделанных шкурах и отвратительного качества папирусе, который ломался при любом загибе. Серьезные документы делали на пергаменте из тонко выделанной кожи, но и это не особо спасало, потому что стоили такие документы каких-то совершенно сумасшедших денег.