Жрец Тарима
Шрифт:
Шемит и его помощники ушли, не сказав больше ни слова. Конан устроился в тени финиковой пальмы и стал наблюдать, как расторопные шемиты и хауранцы разбивают лагерь.
Караван оказался большим, больше двух сотен верблюдов и сотни верховых. Их было так много, что маленький оазис едва смог всех в себя вместить. Возницы заставляли животных ложиться на землю и снимали с их натруженных спин громадные тяжелые тюки, разбивали шатры и расседлывали лошадей. Все это они проделывали четко и слажено, так что на их работу было приятно смотреть.
Кто-то уже разводил
Небольшая группа воинов столпилась возле колодца, наполняя водой все имеющиеся в наличии емкости. Сперва люди напились сами, затем, когда животные остыли от скачки и изнурительной работы, напоили и их. Лошадей стреножили и пустили пастись на чахлой, пожелтевшей траве оазиса.
Верблюдам задали корм из запасов, привезенных с собой. Восемь человек, попарно, немного отдохнув, разъехались в пустыню по сторонам света, охранять подступы к лагерю.
Но больше всего Конана поразил старый слепой жрец, который, опираясь на плечо девочки-подростка, лишь только лагерь запестрел шатрами, обошел его вокруг с пением и молитвами.
Пока он пел, шемиты с опущенными к земле головами стояли на коленях, хауранцы, уважая традиции своих спутников, на время побросали работу и молчаливой группой столпились в центре лагеря.
Такой странный обычай Конан видел впервые и никогда не слышал ни о чем подобном. При случае он решил обязательно расспросить о нем Варуха.
Когда обряд закончился, все вернулись к своим делам. Исстрадавшихся животных тянуло к воде, но хауранцы-погонщики строго следили, чтобы к озеру никто из них не приближался. Над кострами установили большие котлы на медных треногах, и вскоре Конан почувствовал щекочущий запах ароматной мясной похлебки с душистыми пряностями, отчего рот его тут же наполнился слюной.
Киммериец судорожно сглотнул и потянулся к вяленой конине, но сейчас вкус ее показался ему отвратительным.
Солнце неподвижно повисло над барханами и сразу стало нестерпимо жарко, даже в тени было трудно дышать от палящего знойного воздуха. Но Конан, не двигаясь с места, сидел и терпеливо ждал. Он сидел, наблюдая, как укорачиваются отбрасываемые пальмами тени, и как неистовее переливается марево над песками.
Люди в лагере потянулись к котлам, рассаживаясь вокруг костров тесными группами. Конан заметил, как между шатров с суровым видом прошел Варух и скрылся в своей палатке.
К полудню за киммерийцем пришел человек, низко поклонился и предложил варвару проследовать за ним.
Конан с высоко поднятой головой прошел за шемитом сквозь весь лагерь, провожаемый пристальными взглядами караванщиков, и оказался в просторном шатре Варуха.
Старший поднялся ему навстречу и с любезной улыбкой предложил место рядом с собой. В шатре из сборного деревянного каркаса, обтянутого верблюжьими шкурами, было на удивление прохладно. Свежий воздух проникал сквозь приоткрытый дверной полог и круглое отверстие под потолком. На земле лежали обычные у кочевников кошмы, а в центре красовался пестрый туранский ковер, который заменял
Поджав под себя ноги, в шатре сидело четверо мужчин: помощники Варуха и слепой жрец. К своему искреннему удивлению, за одним столом с мужчинами на шелковых подушках расположилась молодая девушка-шемитка, одетая, как воин.
— Входи же, Конан, и чувствуй себя среди друзей, — подбодрил киммерийца шемит. — Позволь представить тебе моих спутников — жреца Товия и принцессу Мерову. С остальными ты уже знаком. Наш гость — Конан из Киммерии, страны, о которой я только и знаю, что она где-то очень от нас далеко.
Конан неловко поклонился слепому жрецу и девушке, и устроился по правую руку от Варуха. Присутствие женщины, пусть даже принцессы, за мужским столом немного смущало киммерийца, привыкшего к иным обычаям, бытующим у зуагиров. Девушка сидела слева от шемита, и варвар не мог ее рассмотреть, чтобы не показаться невежливым.
Принесли еду: огромное деревянное блюдо с еще дымящейся вареной бараниной, не первой свежести ячменные лепешки, горячий ароматный бульон со специями в глиняных кружках, немного овощей и фруктов и здоровенный кувшин верблюжьего молока.
— Почтенный Товий, благослови нашу пищу, — смиренно попросил Варух, приложив руку к сердцу.
Жрец, а был он человеком крепким и тучным, наверняка, любящим хорошо покушать, не заставил себя уговаривать. Возведя слепые глаза к потолку, он быстро прочитал молитву на незнакомом киммерийцу языке, провел рукой над столом, и на этом ритуал был закончен.
Все, сбросив на время свой важный вид, с аппетитом набросились на еду, орудуя руками и кинжалами. Маленькая девчушка, которую Конан и не заметил, ухаживала за слепым жрецом, впрочем, не забывая и о себе. Конан ел за троих, ничуть не стесняясь своего обжорства: принимать в своем жилище гостя с таким завидным аппетитом — большая честь для хозяев.
Наконец, все наелись и устало отвалились от стола. Хауранцы, как это у них заведено, выражая свой восторг, сыто рыгали. Под фрукты появилось легкое вино, и все удобно разлеглись на кошмах, с наслаждением потягивая прекрасный напиток.
Набитые тугие животы развязали гостям языки, и вскоре между Конаном и караванщиками завязалась непринужденная мирная беседа.
— Признаться, встретив человека в этом оазисе, Конан, мы приняли тебя за демона пустыни, — дружелюбно хохотнул Варух. — Один, здесь, за много лиг от людей. У тебя нет ни коня, не верблюда — что случилось с тобой, киммериец?
— Здесь нет тайны — конь мой пал. Я долго жил среди зуагиров, и боги были милостивы к нам, пока на селение не напали туранцы. Мы сражались, но врагов было больше… Погибли все, остался я один. За мной гнались, и я все дальше и дальше уходил вглубь пустыни, стараясь сбить преследователей со следа. Наткнулся на этот оазис, о котором уже слышал раньше, и ждал три дня, пока не появились вы.
— Что ж ты теперь собираешься делать? — спросила принцесса по-зуагирски.
Конан жалел только, что не успел поймать ее взгляд.