Жрецы
Шрифт:
— Вы меня не узнали, Невзгодин? — произнесла дама, приблизившись к нему и протягивая с товарищескою бесцеремонностью руку в черной лайке… — Окончили сочинять, как выражается ваш Лепорелло? Надеюсь, пожертвуете мне несколько минут. Я к вам по делу и очень рада вас видеть! — мягко прибавила она.
С первых же звуков этого твердого, уверенного и несколько резковатого голоса, в котором едва слышна была веселая, покровительственно-ироническая нотка, Невзгодин узнал свою жену.
Он не испытывал ни малейшего неприязненного чувства при виде этой, когда-то очень близкой ему женщины, с которой так легкомысленно сошелся, пленившись под влиянием хандры и одиночества на чужбине ее рассудительностию, практичностию, упорным трудолюбием в занятиях наукой и — главное — здоровой, свежей красотой, вызывающей своей кажущейся невозмутимостью. Он, в свою очередь, тоже рад был увидать жену, с которой, благодаря ее такту и уму, разошелся так хорошо и так основательно, без сцен, без взаимных упреков, после короткого супружества, показавшего, как чужды они друг другу по характеру, взглядам, уму, привычкам.
Невзгодин раздражался, бывало, и едко подсмеивался, когда она донимала его поучениями об умеренности и аккуратности, но никогда не обвинял ее серьезно и не чувствовал ненависти, понимая упрямое упорство ее сильного характера, с каким она хотела подчинить себе мужа, рассчитывая сделать из него такого же трезвенного, уравновешенного человека, каким была сама. Он скучал с ней, но не мог ее не уважать за последовательность. Он знал, что и она считала замужество ошибкой, мешающей ее занятиям, и был благодарен ей за правдивость, с какою она в этом призналась, ни на минуту не представляясь жертвой.
Очутившись теперь лицом к лицу с женой, Невзгодин оставался в прежнем веселом настроении. Только к этому настроению прибавилось что-то иронически-добродушное и вместе с тем любопытное, точно он ждал, что жена, как бывало в Париже, сделает ему какой-нибудь выговор с соответственным научным объяснением.
Невзгодин крепко пожал руку жены и с изысканною любезностью джентльмена ответил:
— К вашим услугам, Марья Ивановна… И сколько угодно минут… Я только что кончил сочинять и совершенно свободен. И я, право, рад вас видеть, но только не в этой темноте. Не угодно ли ко мне в комнату… Только извините… Вы найдете в ней беспорядок, и она еще не убрана.
— Так поздно и не убрана? Вы тот же богема?
— Тот же… Работал…
— Разве работа мешает порядку? — слегка усмехнулась Марья Ивановна.
Невзгодин отворил двери. Оба, и муж и жена, с любопытством взглянули друг на друга прежде, чем войти в комнату.
Такая же, как и была, свежая, здоровая и румяная, с теми же правильными, несколько резкими чертами красивого лица римской матроны из русских купчих, побывавшей парижской студенткой. То же самодовольно-уверенное выражение в карих глазах под соболиными бровями, глядевших через pince-nez на прямом крупном носе, что придавало лицу еще более серьезный и в то же время несколько вызывающий вид. И одета она была с обычной умышленной скромностью, не лишенной своеобразного кокетства: черная шерстяная юбка, черная хорошо сидевшая жакетка, опушенная черным мехом, черное боа, черные перчатки и черная шапочка на голове.
«Еще более раздобрела, несмотря на усердное занятие наукой!» — подумал Невзгодин, заметив пополневший бюст, и не без любопытства и не без некоторого смущения ждал, что будет, когда аккуратная до педантизма его чистеха жена войдет в комнату, в которой действительно была невозможная грязь.
И действительно, только что Марья Ивановна вошла в комнату, как на ее лице выразился ужас, и она воскликнула:
— Да ведь это нечто невероятное… Тут целые недели не убирали…
— Вроде этого, Марья Ивановна! — виновато промолвил Невзгодин.
— И вы могли жить в таком свинстве?
— Как видите… Даже не замечал… Увлекся работой… Да вы присядьте, Марья Ивановна… Вот сюда…
Невзгодин бросился снимать со стула бумаги.
Марья Ивановна подобрала юбку и осторожно присела, продолжая с брезгливым видом озирать комнату.
Невзгодин хотел снимать пальто, но жена его остановила:
— Не снимайте, Невзгодин… Я сейчас ухожу и вас не хочу держать в этой клоаке.
Он присел в пальто.
— Посмотрите на себя, как вы осунулись и побледнели, Невзгодин, — продолжала Марья Ивановна. — Живя так, вы схватите чахотку… Ведь это безобразие… Видно, что некому за вами присмотреть… И долго вы сочиняли?..
— Три недели.
— И никуда не выходили? Работали по-русски — запоем?
— Запоем.
— Безобразие! Вам жизнь, что ли, надоела?
— Пока нет еще.
— Так не делайте таких опытов над собой и не живите по-азиатски. У вас от одного табачного дыма можно задохнуться. А какой развод микробов! Как вам не стыдно, Невзгодин? Кажется, образованный человек и…
Марья Ивановна вдруг остановилась и засмеялась.
— Да что ж это я? Пришла к вам по делу, а вместо этого читаю вам нотации…
— Читайте, не стесняйтесь, Марья Ивановна. Я стою их! — весело проговорил Невзгодин.
— Все равно, бесполезно… Вас не переделаешь… Но, без шуток, так жить ведь нельзя… Вид у вас совсем скверный…
— Я думаю перебраться отсюда.
— Обязательно. И знаете ли что, Невзгодин?
— Что, Марья Ивановна?
— Вам нужна нянька, которая смотрела бы за вами… Ну, конечно, нянька-женщина. Если я поселюсь в Москве и найму квартиру, милости просим ко мне жильцом. Я охотно буду смотреть за вами… Право, говорю серьезно.
— А я так же серьезно благодарю вас и готов быть вашим жильцом, Марья Ивановна, если только долго усижу в Москве…
— Ну, а мое дело в двух словах. Я пришла просить вас…
— Развода? — подсказал Невзгодин.
— Он мне пока еще не нужен. Быть может, нужен вам?
В словах ее звучала любопытная нотка.
— И мне, слава богу, не требуется…
— Больше глупости не повторите?
— Постараюсь.
— Мне нужен вид на жительство. Я, конечно, могла написать вам об этом, но мне хотелось повидать вас… У нас ведь нет друг к другу… ненависти… Не так ли? И мы, я думаю, можем продолжать знакомство…
— Еще бы… На какой срок вам нужен вид?
— На год, на два, как знаете. Пока меня прописали по заграничному паспорту, но полиция требует вид от вас.
Невзгодин обещал достать его после праздников.
— Куда прикажете доставить?
— В меблированные комнаты Семенова, на Девичьем поле, в Тихом переулке… Я там остановилась. Близко к клиникам. Я приехала сюда держать экзамены. Пока я лишь французская докторесса.
— Давно вы приехали?
— Три дня тому назад.
— И уже начали заниматься?