Жрица тугов. Хирург с Гастеровских болот. Рассказы (сборник)

Моя жизнь была богата приключениями и необычными событиями. Но среди них есть одно приключение, перед которым бледнеют все остальные.

Оно случилось давно, но произвело на меня

Я не часто рассказывал эту историю; ее слышали от меня лишь немногие мои хорошие знакомые.

Они не раз просили меня рассказать ее целому собранию моих знакомых, но я всегда отказывал им в этой просьбе, потому что меня мало прельщает репутация новейшего Мюнхгаузена.

Я исполнил их просьбу лишь отчасти, изложив на бумаге все те факты, которые относятся к дням моего пребывания в Дункельтвейте.

Вот первое письмо, полученное мной в 1862 году от Джона Терстона.

Его содержание я передаю буквально:

«Мой дорогой Лауренс.

Если бы вы только знали, как одиноко и тоскливо я себя чувствую, вы, наверное, пожалели бы меня и приехали бы разделить мою отшельническую жизнь.

Вы не раз обещали посетить Дункельтвейт и полюбоваться равнинами Йоркшира. Почему бы вам не сделать этого сейчас? Я знаю, что теперь вы сильно заняты; но лекций сейчас нет, а кабинетной работой вы можете здесь заниматься не хуже, чем на Бейкер-стрит. Итак, будьте тем милым мальчиком, каким вы были всегда, уложите ваши книжки и приезжайте. У нас есть небольшая комнатка, снабженная письменным столом и креслом, – то есть как раз тем, что вам теперь требуется. Итак, дайте мне знать, когда вас можно ждать в наши Палестины.

Говоря об одиночестве, я вовсе не имел в виду, что живу совершенно один. Напротив – население нашего дома довольно даже многочисленно.

Прежде всего, назову моего бедного дядю Иеремию – болтливого маньяка, без конца занимающегося кропанием скверных стихов. Во время нашего последнего свидания я как будто уже упоминал про эту слабость старика. Теперь она дошла у него до того, что он нанял секретаря, в обязанности которого входит записывание и хранение кропаний своего патрона.

Этот субъект, некто Копперторн, стал ему необходим не менее, чем «Всеобщий словарь рифм». Не скажу, чтобы этот Копперторн очень меня беспокоил, но я всегда разделял предубеждение Цезаря против худощавых людей, хотя, если верить дошедшим до нас медалям, сам Юлий принадлежал к их числу.

Далее, у нас живут еще двое детей дяди Сэмюэля, усыновленных Иеремией, – их было трое, но один умер, – и их гувернантка, красавица-брюнетка с долей индусской крови в жилах.

Кроме них у нас есть трое слуг и старик-грум.

Группа, как видите, выходит не маленькая.

Но это не мешает мне, дорогой Гуго, умирать от желания увидать симпатичное лицо и получить приятного сердцу собеседника.

Я сильно увлекаюсь теперь химией и потому не буду мешать вам в ваших занятиях. Отвечайте же скорее.

Во время получения этого письма я жил в Лондоне и усердно работал, готовясь к выпускным экзаменам на диплом доктора медицины.

Мы с Терстоном были закадычными друзьями в Кембридже, – это было еще до моих занятий медициной; поэтому мне очень хотелось с ним повидаться. Но, с другой стороны, я опасался, как бы это посещение не отвлекло меня от работы.

Я вспомнил старика, впавшего в детство, худого, как щепка, секретаря, красавицу-гувернантку, детей – конечно, избалованных и шумных, – и решил, что мои занятия наверное пострадают, как только я попаду в такое общество, да еще на лоне природы.

После двухдневных размышлений и колебаний я уж совсем было решился отклонить приглашение, но на третий день я получил второе письмо, еще настойчивее первого:

«Мы ждем от вас известий с каждой почтой, – писал мне мой друг. – При каждом стуке в дверь я так и жду, что мне подадут телеграмму, указывающую поезд, с которым вы приедете.

Ваша комната совсем готова; я надеюсь, что вы найдете ее удобной. Дядя Иеремия просит меня упомянуть, что он будет очень рад познакомиться с вами.

Он написал бы вам сам, но, к сожалению, по горло занят сочинением большой поэмы тысяч в пять стихов или около того. Он целые дни проводит в беготне из комнаты в комнату; по пятам за ним следует Копперторн с записной книжкой и карандашом в руках; он моментально записывает все вещие слова, что срываются с уст его патрона.

Кстати, я как будто упоминал уже про нашу гувернантку. Она может послужить отличной приманкой, чтобы заполучить вас к нам, – в том, конечно, случае, если вы еще не утратили былого интереса к вопросам этнологии.

Она – дочь вождя индусов, женившегося на англичанке. Он был убит во время восстания сипаев, сражаясь в рядах мятежников; его дочь, которой тогда было около четырнадцати лет, осталась почти без всяких средств к жизни, так как его имения были конфискованы правительством. Какой-то добрый немецкий коммерсант из Калькутты усыновил ее и отправил в Европу вместе с собственной дочерью. Последняя умерла, и тогда мисс Воррендер – мы зовем ее так по девической фамилии ее матери – ответила на объявление, помещенное в газетах моим дядей, и стала гувернанткой его племянников.

Итак, не ждите новых приглашений, а приезжайте».

В этом втором письме были отрывки, не позволяющие мне привести его здесь целиком.

Я не мог долее противостоять настойчивости моего старого приятеля. Ругаясь в душе, я тем не менее поспешил уложить книги, телеграфировал Джону в тот же вечер, а на следующее утро уже отправился в путь.

Я отлично помню это путешествие: оно было ужасно и тянулось бесконечно; я сидел в углу вагона на сквозняке, занимаясь обдумыванием и повторением отрывков из медицинских и хирургических сочинений.