Жрицы любви. СПИД
Шрифт:
— Какую правду? Есть только одна правда: мы любим друг друга! И я буду любить ее всегда…
— Молитесь за нее, Джеймс. Так будет лучше. Вы должны забыть о ней и соединить свою жизнь с одной из ваших соотечественниц.
— Никогда! Вы, ее сестра и монахиня, не имеете права говорить такое! Господь слышит вас…
— Знаю, что Он меня слышит… Но я тоже слышу Его! И Он один диктует мне эти слова.
Снова он внимательно посмотрел на нее. Он понял всю глубину ее горя. Монахиня избегала смотреть ему в глаза, точно боялась, что он догадается о чувствах,
— Понимаю… Есть вещи, о которых вы не можете сказать из любви к Агнессе и уважения к покойной… Я ни о чем не прошу вас. Но должен признаться вам, сестра: я знал, что Агнесса жила с недостойным человеком…
Она почувствовала, как леденеет кровь, и повторила, пораженная:
— Знали?
— С того дня, когда я заявил своему начальству о намерении жениться на ней. Это выяснилось в результате расследования, проводимого обычно нашими службами в подобных случаях.
— И, несмотря на это, вы бы женились на ней?
— Я ответил начальству, что если бы я чувствовал, что одинок, то у меня, может, и недостало бы душевных сил помочь ей покончить с прошлым. Но я знал, что имею союзницу — вас! Я был уверен в том, что вы поможете мне сделать ее счастливой!
— А… Что ответило начальство?
— Оно тоже поверило в вас.
— Как вы любили ее, Джеймс!
В последний раз на одно мгновение полные любви глаза монахини поймали взгляд белокурого гиганта и снова со смирением опустились. Офицер, почувствовав внезапное смущение, увидел лишь слезы, текущие по лицу, обрамленному белым чепцом.
Взволнованный, он спросил:
— Могу ли я увидеть ее в последний раз?
— Вам лучше не видеть ее, Джеймс… Это будет слишком тяжело! Похороны состоятся послезавтра в нашей часовне.
— Послезавтра? В день, когда мы должны были венчаться?
— Да, в этот самый день.
— Я приеду.
— И еще мне нужно возвратить вам это…
Она протянула ему обручальное кольцо.
— Оставьте его себе, сестра!
— Не могу, ведь я дала обет жить в бедности.
— Тогда используйте средства от его продажи для друзей, «вредин».
— Они и без того достаточно избалованы! Можно мне употребить это кольцо на дело, которое более соответствует планам Агнессы?
— Поступайте, как найдете нужным. Я тоже должен кое-что возвратить вам.
И он продолжал, доставая из бумажника фотографию пятнадцатилетних близнецов, подаренную ему настоящей Элизабет:
— Знаю, это единственный ее портрет, оставшийся у вас… Мне он больше не нужен!
Взяв фотографию дрожащей рукой, она сказала:
— Спасибо, Джеймс… Мне кажется, нам пора расстаться…
— Хочу, чтобы вы знали, сестра: что бы ни случилось, какие бы расстояния ни разъединяли нас, вы останетесь навсегда членом моей семьи… Вы будете для меня образцом Франции! Вы понимаете меня?
— Да, и очень хорошо, Джеймс.
— И если однажды у меня возникнет непреодолимое желание вновь увидеть лицо моей невесты, я приеду в дом
— Да, в приемной, пред ликом святого Иосифа.
— Значит, мы не прощаемся навсегда, сестра! До свидания!
— До встречи, Джеймс!
— Агнесса!
Она была уже в дверях, когда у него вырвался этот крик. Она застыла на месте, не имея сил даже шелохнуться. Наконец тихо прошептала:
— Почему вы так меня назвали?
— Простите меня, Элизабет… Это вышло помимо моей воли. У меня вдруг возникло странное чувство, будто моя любовь оставляет меня ради служения Богу…
В полицейской машине по пути на улицу Фезандери мнимая Элизабет разорвала фотографию двух длинноволосых девушек и выбросила в окно обрывки, разлетевшиеся по ветру. Зачем ее хранить, если две сестры теперь слились в одной, навсегда простившейся с миром?
На улице Фезандери она провела всю ночь в молитве возле покойницы. Она была не одна: вместе с ней молилась настоятельница монастыря Преподобная Мать Мария-Магдалина.
Стоя на коленях рядом с мнимой Элизабет, настоятельница, привыкшая больше читать в душах, чем по лицам, не сводила с нее глаз. Под этим строгим, но доброжелательным взглядом Агнесса разрыдалась и преклонилась перед Преподобной Матерью, как бы в знак почтения перед ней.
— Встаньте, дочь моя, — сказала Мать Мария-Магдалина. — Я знаю, что здесь нет никакого маскарада. Не без моего ведома попыталась сестра Элизабет смягчить чудовище. Она исповедалась мне во всем: я полностью отдавала себе отчет в безрассудстве ее шага, но не воспрепятствовала ей в этом, понимая, что она действует по вдохновению свыше. Господь принял ее жертву, и сейчас она пребывает в Его божественном свете. Но подобную жертву могло оправдать лишь одно: искупление ваших грехов. Когда я увидела вас в этом одеянии, я поняла, что искупление свершилось.
— Я обязана заменить сестру, — сказала Агнесса. — И пусть мне далеко до ее святости, хотелось бы, чтобы замена была полной.
— Вы будете сестрой Элизабет, — сказала Преподобная Мать. — Сначала пройдете сокращенный срок послушничества в монастыре Тур Сен-Жозеф. А затем поступите в наш дом на авеню-дю-Мэн, где сестру Элизабет не забудут за такое короткое время. К тому же, благодаря этому перерыву, разница между прежней и новой сестрами не будет заметна. Вы станете сестрой Элизабет! Только ответьте мне: считаете ли вы себя способной во всем заменить ее?
— С Божьей помощью, да, Преподобная Мать.
— Мы будем молиться за вас. И у вас есть надежная союзница перед Его лицом.
И Мать Мария-Магдалина перевела взгляд на лицо покойницы:
— Помолимся за нее…
В два часа утра тишину их молитвы нарушил телефонный звонок. Мнимая сестра Элизабет вздрогнула: это напомнило ей ту ночь, когда она сказала Джеймсу, расставаясь с ним в Сен-Жермен: «Вы можете позвонить мне через полчаса, чтобы убедиться, что я благополучно возвратилась домой».