Жук и геометрия. Рассказы
Шрифт:
Идя рядом с Прокофьевной, он держал руки за спиной, часто сплевывая вбок, как знакомый монтер Иван Филиппович, и рассуждал:
— Есть основания надеяться… Там конденсатор такой есть… У вас сколько ватт?
Но бабушка, оказывается, совершенно ничего не знала ни о конденсаторе, ни о ваттах. А сам Утенок не то чтоб ничего не знал, — знал, но только мало. Однако пусть бабушка чувствует, что такое техника: это ей не на огороде копаться и не с Яшкой или там с курами разговаривать. Техника — наука точная! А Тимка не только какой-то там репродуктор, а
Радио у бабушки помещалось в деревянном лакированном ящичке с регулятором на передней стенке.
Утенок повертел регулятор, послушал, покачал головой и загадочно произнес:
— Напряжение слабовато… Впрочем — устраним…
Он поставил ящик на стол, вынул из кармана маленькие плоскогубцы и отвертку, которые всегда таскал с собой, и мигом извлек из ящика все внутренности.
Прокофьевна, стоя рядом, смотрела на его руки с уважением и страхом: наверное, она переживала почти то же, что один раз пережил сам Утенок, когда ему в поликлинике прививали оспу.
Утенок действовал отверткой и плоскогубцами: откусывал какую-то проволоку, что-то подвинчивал, что-то сгибал, а бабушка умилялась шепотом, чтоб не помешать:
— Вот они какие детки-то пошли! Ах ты, господи! И мои-то сыночки тоже все такие… Тимочка, а ты, голубчик, не сломаешь так-то?.. Уж больно ты проворно…
— Ничего, ничего… — бормотал Утенок, — значит, так… Катушка в порядке… Положительный полюс… вот он… Так… присоединим… Н-да… Ага, вон что… так…
Хитрый кот Яшка сидел на комоде и делал вид, что Утенка он совсем не знает. А тот думал: «Хорошо бы изобрести такую невидимую руку да ухватить этого Яшку за хвост — отучился бы чужих вьюнов есть!..»
— Готово! — объявил он наконец и воткнул вилку в штепсель.
Радио заиграло — и как! Похоже было, что играли сразу три голоса: один был низкий, хриплый, от которого задребезжали оконные стекла, другой только шипел что-то, а третий пел сам по себе и был тоненький, пронзительный и нестерпимый, как зубная боль.
— Ну, вот… — проговорил мастер после некоторого молчания. — Видите… как громко… можно б еще громче…
— Тимочка, — сказала Прокофьевна, — Тимочка, а потише нельзя как-нибудь?
Утенок взялся за регулятор. Но, видно, голоса так обрадовались, вырвавшись на свободу, что подчиняться больше не хотели.
— Цепь нарушена… — объяснил Утенок бабушке, со страхом вслушивающейся в эти новые звуки. — И микрометрический винт ерундит… Пусть пока так побудет, а потом… чего-нибудь придумаем…
Он вернулся домой, таща большую дыню, которую бабушка дала ему за труды.
— Ну как, наладил? — спросила его мама. — Громко говорит?
— Ага, — сказал Утенок, отыскивая нож, — наладил… очень даже громко…
Некоторое время он размышлял о странном характере бабушкиного радио и рассудил: никто не виноват. Прокофьевна хотела, чтоб было громко, — стало громко, громче некуда. А три голоса — это даже лучше: не у всякого есть такое интересное радио.
Но Прокофьевна в технике ничего не понимала. Она не сумела оценить такой огромной выгоды.
На другой день утром она пришла опять. Утенок, который только завтракал, увидев ее в дверях, поперхнулся куском хлеба с маслом и закашлял.
— ТимОчка, — сказала Прокофьевна слабым голосом, — ты бы еще радио-то посмотрел. Измучилась я… голову раскололо… А Яшка, мошенник, так дома и не ночевал. Уж сделай, как было. Бог с ним, и с громом-то…
— Сходи, Тима, как же… Надо как следует сделать. Гы что же это, а? — сказала мама.
— Конечно… я сделаю… — бормотал Утенок, пытаясь запить молоком застрявший в горле кусок. — Почему не сделать… Там катушка… Я сейчас…
Он вылез из-за стола и поплелся следом за Прокофьевной.
На этот раз Утенок провозился над ее репродуктором много дольше, чем вчера, а когда кончил, на столе остались проволочки, куски изолятора и мелкие железки.
— А энти-то?… — подозрительно указала на них бабушка. — Энти-то куда?
— Никуда… — смутился мастер, шмыгнув носом. — Ненужное… Сейчас заговорит нормально.
Но радио не заговорило совсем. И бабушка молчала. Утенок сказал, весь красный:
— Катушка перегорела… И напряжение… Не дает эффекта… Надо бы выдержку…
Тут он вспомнил, что «выдержка» бывает в фотографии, и умолк…
— Знаете что, — вдруг нашелся Утенок. — Я, бабушка, возьму его домой. Там в катушке надо обмотку менять… Я сегодня и принесу… Ладно, бабушка?..
— Бери! — безнадежно махнула рукой Прокофьевна. — Батюшка ты моя радио… Было бы мне к монтеру…
Утенок с репродуктором под мышкой выскочил от Прокофьевны.
Через несколько минут, сжимая в кулаке жестяную коробочку с деньгами на «конструктор», Утенок бежал к магазину «Радиотовары»…
…Потом он снова пришел к Прокофьевне и принес репродуктор:
— Готово, бабушка. А вы боялись. Смотрите, как стало.
Включил. Радио заговорило громко и чисто.
— Голубчик ты мой! — даже прослезилась бабушка. — Какой же ты мастер-то — не знала…
— Станет ерундить — зайду, посмотрю… — угрюмо ответил Утенок и сразу же ушел, с ненавистью покосившись на Яшку, который только что вернулся с ночной прогулки и ел из блюдечка суп.
Поминутно шмыгая носом, Утенок прошел прямо в сарай, прихватив по дороге топорик для колки лучины. Закрывая дверь, глянул по сторонам — нет ли кого? — и изо всех сил швырнул об пол коробочку-копилку. От удара она открылась, и оставшаяся мелочь со звоном раскатилась по всему полу. Потом сел на корточки и, запустив руку под верстак, выдвинул оттуда… бабушкин репродуктор.
— Тварь! — сказал он дрожащим голосом и сжал топорик. — Вот я тебя сейчас починю!.. Я тебя так починю… Будешь знать, как… как… мой… «конструктор»…