Жуки на булавках
Шрифт:
– Слышь, Пашка, хочу, чтобы в самые верха попасть. Вези куда, то есть, самые высокие.
Так как Распутин грозил забастовать, его повезли.
Около первого же светского генерала Распутин немного оробел.
– А ты не пальцимейстер будешь? – дипломатически спросил он.
– Выше, – огрызнулся генерал.
– Так, так…
Сначала Распутин хотел отойти, но узнавшие уже путь к доверию никогда не откажутся от этого пути, и Распутин прибег к способу, раз уже сделавшему ему карьеру; он подозвал генерала и решительно сказал ему:
– Пойдем в баню.
Генерал не пошел, но это предложение было настолько неожиданно для светских кругов, что за Распутиным сразу установилась репутация необычайно оригинального человека.
Через два дня после пребывания в высших сферах Распутину понадобились два рубля на новые портянки. Попробовал попросить у швейцара, но тот, не учтя возможной карьеры просителя, отказал, ссылаясь на семейные издержки.
– Подавишься потом своими двумя рублями, – высказал вслух Распутин внезапно пришедшее желание.
– Да ну? – иронически отозвался швейцар, – голос, что ли, тебе был, что подавлюсь?
– Голос? – переспросил Распутин и вдруг радостно схватил швейцара за руку, – выручил, миляга, выручил…
Не прошло и трех минут, как Распутин стоял перед пухлой дамой и сурово твердил:
– Голос мне был, Аннушка… Поди, мол, вот к тебе и скажи, чтобы дала три рубля.
– Голос? – робко спросила пухлая дама.
– Голос, – подтвердил Распутин.
– Может, больше, Григорий Ефимович? – удивилась скромности внутреннего голоса пухлая дама.
– Это ты верно, – пророчески бросил Распутин, – два голоса было: один говорит – попроси три рубля, а другой говорит – проси все семь с полтиной.
С этого дня мистический голос окончательно завладел Распутиным. Целый день он не давал ему покоя.
– Вы что, Григорий Ефимович?
– Да вот голос сейчас был. Кого, говорит, первого встретишь, тот тебе две бутылки коньяку и сапоги новые пришлет на дом.
– Вам на Гороховую можно послать?
– А хоть и туда, сынок. Дар все равно даром останется, куда его ни пошли.
Странный голос быстро устроил все личные дела Распутина. Не проходило и ночи, чтобы он не потребовал от знакомых Григория Ефимовича чего-нибудь нового, начиная от трехрядной гармошки и кончая тридцатью тысячами на текущий счет…
Так началась карьера Распутина – о чем писать не позволяли Как она кончилась – это уже можно прочесть. Я только дал необходимое вступление.
1917
Из сборника «Разговор с соседом»
1918
Как я писал сеансационный роман
I
Это был первый и последний раз. Больше я никогда не буду заниматься этим делом.
– Вы бы могли написать сенсационный роман?
Я посмотрел на этого человека, державшегося на обломках падающей газеты, как пьяный матрос сгоревшего корабля на бочке из-под солонины, и ответил честно, насколько позволяли мне молодость и обстоятельства:
– Решительно не мог бы.
– А вам самому не приходила в голову эта мысль?
– Даже при том исключительно нехорошем образе жизни, какой я веду, я всегда интересовался другим.
– А если бы вы попробовали, – просительно настаивал он.
– Я понимаю, что это не повлияет на мое здоровье, но у меня ничего не выйдет.
Даже таким заявлением нельзя было убить последних таящихся в его душе надежд. Сначала он успешно торговал рыбой и относился ко всему скептически; потом кто-то раскрыл ему способ легко и весело потерять скопленные деньги путем издавания в маленьком городке ежедневной газеты, и он стал верить даже в чудо.
Отношения между нами были очень тесные и несложные. Первого и пятнадцатого числа он уверял меня, что я его граблю и роняю его репутацию среди деловых людей. Я убеждал его, что ему принадлежит ответственная в моей жизни роль губителя молодого таланта, длительного выжимания из меня влитых природой соков и человека, успешно толкающего меня к гибельному концу.
После получасовой беседы мы расходились, довольные друг другом, удовлетворенные от сознания, что все высказано.
– Значит, будете писать?
– Буду. Ответственность падает на вас.
– Газета не лавочка, – мрачно вылился из него афоризм, – покупатели не переведутся.
II
Со вторника я начал сенсационный роман для нашей газеты. Так как я уже сказал, что это было в первый и последний раз, я могу говорить об этом открыто.
С первой же строчки я начал глухую борьбу с издателем, чтобы доказать, что я не умею писать сенсационных романов. Я уже заранее ненавидел своего героя и его разных приятелей, которых должен был выкапывать для развития действия.
– Романчик надо? – злобно потирал я руки. – Напишу, напишу, голубчик… Я тебе напишу…
Национальность героя обрисовалась сразу. Безусловно, это должен быть малаец. Только к этой нации у меня исключительное, полное, хорошо проверенное незнание ее жизни, обычаев и привычек.
Предстояло наворотить на него массу побочных обстоятельств, явно мешавших интересу, какой мог случайно возникнуть к моему ненавистному детищу. Как мне казалось, я сделал это со вкусом.
В первой же главе обстоятельства складывались так: беглый малаец, которого почему-то звали Арчибальдом, хилый, вечно грязный человек, с вытекшим глазом и неожиданным университетским образованием в Дублине, поселился в маленьком русском городке, служит переписчиком на пишущей машинке у нотариуса и крадет по вечерам сахар у сослуживицы.