Жуков. Маршал на белом коне
Шрифт:
О первых боях Жуков сохранил вот такие воспоминания: «Когда на войне очутился, поначалу была какая-то неуверенность, под артобстрелом, но она быстро прошла. Под пулями никогда не наклонялся. Трусов терпеть не могу».
Солдат как солдат. Примерно то же самое говорят все бывалые бойцы, кому пришлось привыкать к окопам, к передовой, к обстрелам и бомбёжкам.
В октябре 1916 года близ местечка Сас-Реген в Восточной Трансильвании, куда подошли авангарды 3-го конного корпуса, Жукова назначили в головной дозор. Отряд продвигался по горной тропе цепочкой. Жуков ехал третьим, прислушиваясь к звукам леса. И вдруг впереди раздался сильный взрыв. Горячей волной, смешенной с песком и галькой,
Очнулся он спустя сутки в полевом лазарете.
— Ну что, унтер, охрял [14] ? — кивнул ему с соседней койки пожилой солдат с забинтованной рукой.
— Повезло тебе. Одни царапины. Скоро заживут.
Жуков почти не слышал его. Сквозь шум в ушах доносились лишь обрывки фраз.
Оказалось, что двое товарищей Жукова, ехавших впереди, ранены тяжело. Сам он, по всей вероятности, сильно контужен.
— Кто-то из вас на мину наехал. — Старый солдат кивнул на соседние койки, где лежали раненые драгуны.
14
Пришёл в себя (диалектное слово калужан и жителей Смоленской губернии).
Вскоре Жукова отправили в глубокий тыл, в Харьков. Из госпиталя его выписали в 6-й маршевый эскадрон его родного 10-го драгунского Новгородского полка, который по-прежнему стоял в селе Лагери. Почти никого из знакомых в полку не осталось. Но Жуков всё равно был рад, что вернулся. Тем более — с лычками унтер-офицера и двумя Егориями [15] на груди. Первый, 4-й степени, он получил за ценного «языка» — австрийского офицера, которого вместе с товарищами захватил во время разведки. Второй — за контузию.
15
Солдатское название георгиевских крестов.
За ордена награждённым тогда платили из царской казны хорошие деньги. К примеру, за Егория 4-й степени — 36 рублей в год. За Егория 3-й степени — 60 рублей. Кавалер 1-й степени получал 120 рублей. Унтер-офицер имел прибавку к жалованью на треть за каждый крест, но не больше двойной суммы. Прибавочное жалованье сохранялось пожизненно после увольнения в отставку. Вдовы могли получать его ещё год после гибели кавалера или его смерти от ран. Кроме того, удостоенный Егория 1-й степени жаловался званием подпрапорщик. Это высшее звание, которое мог получить солдат, последняя ступень к офицерскому званию. Соответствовало званию старшины в Красной и Советской армиях. Звание подпрапорщика присваивалось и кавалерам 2-й степени при увольнении их в запас.
Жуков добывал свои кресты и лычки кровью, потом и самодисциплиной при необычайном рвении, желании быть во всём первым. Первую свою войну он закончил кавалером двух Егориев.
Такие же отличия имели будущие маршалы Р. Я. Малиновский и К. К. Рокоссовский. И. В. Тюленев, К. П. Трубников, С. М. Будённый и А. И. Ерёменко были награждены всеми четырьмя степенями.
В маршевом эскадроне Жукова приняли хорошо. Свой. Побывал в боях. Ранен. Грудь в крестах. Грамотный. Читает газеты и умно их растолковывает. Вспоминал: «Беседуя с солдатами, я понял, что они не горят желанием „нюхать порох“, не хотят войны. У них были уже иные думы — не о присяге царю, а о земле, мире и о своих близких».
Начались разговоры о забастовках в крупных городах, о рабочих стачках, о том, что кругом несправедливость и притеснение простого люда.
Вначале на молодого унтера солдаты посматривали с опаской.
Мало того что он не доносил, а ещё и говорил, читая газеты и листки, которые разными путями и сквозняками заносило в эскадрон, что «мир, землю, волю русскому народу могут дать только большевики и никто больше».
Глава шестая
Большевики
«Советская власть отдаст всё, что есть в стране, бедноте и окопникам…»
Разговоры разговорами, а в стране уже кипели нешуточные страсти. Назревали, как точно определил модный в то время в офицерской среде поэт Александр Блок, «неслыханные перемены, невиданные мятежи…» [16] .
Февральский вихрь не миновал и дальнего гарнизона в Лагерях.
Как вспоминал Жуков, ранним утром 27 февраля 1917 года эскадрон был поднят по тревоге. Построились повзводно.
16
Поэму «Возмездие» Александр Блок в общих чертах набросал в 1909 году, возвращался к работе над ней в 1910-м, 1914-м и позже, но так и не завершил. Литературоведы называют её поэмой-пророчеством, потому что в ней А. Блок предугадал многие события, которые вскоре до оснований потрясли Россию.
Жуков, улучив момент, спросил командира взвода поручика Киевского:
— Ваше благородие, куда нас собрали по тревоге?
— А вы как думаете? — ответил поручик вопросом на вопрос.
— Солдаты должны знать, куда их поведут. Всем выдали боевые патроны. Волнуются.
— Патроны могут пригодиться, — снова уклончиво ответил взводный.
В это время на плацу появился командир эскадрона ротмистр барон фон дер Гольц. Старый вояка, награждённый за храбрость золотым оружием и офицерским крестом Святого Георгия, он после тяжёлого ранения был направлен в тыловую часть и от этого страдал больше, чем от последствий ранения. На солдат рычал, и его не любили и боялись.
Вскоре поступила команда «рысью», и эскадрон, вытянувшись в колонну по три, начал выдвижение в сторону Балаклеи. Драгуны немного успокоились: к штабу. Когда показался плац перед зданием штаба, скакавшие впереди увидели, что там уже строятся одесские уланы и ингерманландские гусары. Никто не знал, что случилось и чего ждать. Офицеры, стиснув зубы, молчали и на вопросы солдат не отвечали. Но в воздухе, как говорят в таких случаях, пахло порохом…
Эскадроны строили в несколько рядов, развёрнутым строем, в затылок друг другу. Словно для атаки. Офицеры всматривались в дальний поворот улицы. Кого они ждут, думал Жуков, поглядывая по сторонам.
И вот из-за угла каменного дома появилась толпа с красными знамёнами. Эскадроны затихли. Даже лошади присмирели. Ротмистр фон дер Гольц поскакал в сторону штаба. Следом за ним поскакали командиры уланского и гусарского эскадронов.
Из штаба навстречу им вышла группа людей, среди которых Жуков увидел рабочих и военных, но не только офицеров. Они шли к эскадронам. Впереди шагал высокий человек в распахнутой солдатской шинели.
Как вспоминал впоследствии Жуков, «он сказал, что рабочий класс, солдаты и крестьяне России не признают больше царя Николая II, не признают капиталистов и помещиков. Русский народ не желает продолжения кровавой империалистической войны, ему нужны мир, земля и воля. Военный окончил свою короткую речь лозунгами: „Долой царизм! Долой войну! Да здравствует мир между народами! Да здравствуют Советы рабочих и солдатских депутатов! Ура!“