Жуков. Маршал на белом коне
Шрифт:
Вскоре Жуков поступил на вечерние общеобразовательные курсы. Они «давали образование в объёме городского училища». Сочетать работу и учёбу было непросто: «…уроки приходилось готовить ночью на полатях, около уборной, где горела дежурная лампочка десятка в два свечей».
В воскресные дни и по великим праздникам Михаил Артемьевич всех домашних вёл в храм Воскресения Словущего, что стоял неподалёку. В нём был довольно хороший хор. Дядя, по воспоминаниям Жукова, в буквальном смысле приходил в восторг и священный трепет, слушая церковные песнопения. После службы был торжественный обед. После обеда глава семьи отпускал всех на волю. Если случалось особо приподнятое настроение, мог подарить по серебряному николаевскому полтинничку. Братья были предоставлены сами себе. Обычно они отправлялись на прогулку по городу.
Михаил Пилихин-младший вспоминал: «В 1911 году отец взял меня из школы на своё предприятие в ученики на четыре года на тех же основаниях, как и других учеников.
Георгий Жуков взял надо мной шефство, знакомил меня с обязанностями, в основном убирать помещения, ходить в лавочку за продуктами, ставить к обеду самовар. А иногда мы с Георгием упаковывали товары в короба и носили в контору для отправки по железной дороге. Во время упаковки товара Георгий, бывало, покрикивал на меня, и даже иногда я получал от него подзатыльник. Но я в долгу не оставался, давал ему сдачи и убегал, так как он мог наподдать мне ещё. За меня заступался мой старший брат Александр, он был одногодок с Георгием. А в основном жили очень дружно…
В воскресные дни отец брал нас в Кремль, в Успенский собор. Он всегда проходил к алтарю, где находился синодальный хор, который состоял почти исключительно из мальчиков. Отец очень любил слушать пение этого хора. Нас он оставлял у выхода из собора, так как мы, малыши, не могли пройти сквозь толпу к алтарю. Отец уходил к алтарю, уходили и мы из собора, бродили по Кремлю. А когда в конце службы звонили в колокол к молитве „Отче наш“, мы быстро возвращались к входу в собор и все вместе шли домой. Синодальным хором дирижировал Николай Семёнович Голованов, впоследствии главный дирижёр Большого театра. Мой отец с Н. С. Головановым и его женой Антониной Васильевной Неждановой, знаменитой певицей, был хорошо знаком, и, когда мой отец умер в декабре 1922 года, Н. С. Голованов с синодальным хором принял участие в похоронах».
По всей вероятности, дружба семьи музыкантов и артистов и меховщика происходила не только из душевной близости — регент хора и певица являлись заказчиками у Пили-хина-старшего. Клиенты Михаила Артемьевича были люди знатные.
«В воскресные дни мы во дворе играли в футбол, — вспоминал Михаил Пилихин-младший, — мячом служила нам старая шапка, набитая бумагой. Играли в городки, в бабки, в лапту с мячом. В те времена игры эти были в большом почёте. В ненастные дни, когда отца не было дома, мы играли в прятки или в футбол в проходной комнате, „воротами“ служили нам двери. Мы так возились, что соседи с первого этажа приходили с жалобами, у них с потолка сыпалась штукатурка. В дальнейшем нам были запрещены навсегда игры в комнате. Мы тогда стали собираться на кухне и играть в карты — в „21 очко“ Играли на старые пуговицы, мы собирали их во дворе, их выкидывал сосед — военный портной…»
Азартного картёжника из Жукова не вышло. Страстишку пресёк всё тот же главный домашний педагог и воспитатель — Михаил Артемьевич. Однажды хозяин вошёл в комнату сыновей. Те азартно резались в карты. Дядя схватил племянника за ухо и сказал:
— Не там, не там твои червонцы рассыпаны, Георгий Константиныч…
Ухо потом долго горело огнём. К картам Георгий больше не притронулся.
В 1912 году Жуков окончил полный курс учёбы. В автобиографии, написанной им для личного дела в 1938 году, Жуков уточнил следующее: «Образование низшее. Учился 3 года до 1907 г. в церковно-приходской школе в дер. Величково Угодско-Заводского района Московской области и 5 месяцев учился на вечерних курсах при городской школе в Москве, в Газетном переулке. Не было средств учиться дальше — отдали учиться скорняжному делу. За 4-й класс городского училища сдал экстерном при 1-х Рязанских кавкурсах ст. Старожилово Р.У.Ж.Д. в 1920 г.».
Дядя Михаил Артемьевич успехи племянника поощрил некоторой суммой денег сверх причитающегося жалованья, а также подарком в виде костюма-тройки, двух пальто — демисезонного и зимнего на меху с каракулевым воротником, пары ботинок и комплекта белья.
Отблагодарив дядюшку за щедрые дары, он тут же уехал в Стрелковку, чтобы показаться на родине настоящим московским франтом.
Так и произошло. Отпуск, пожалованный Михаилом Артемьевичем, Жуков провёл в Стрелковке и Чёрной Грязи. Гостил, помогал по хозяйству. И лихо отплясывал на вечеринках, с жаром заглядывая в девичьи глаза.
По возвращении в Москву снова встал за прилавок. Дядя положил ему десять рублей в месяц, притом что жил и столовался Жуков по-прежнему в гостеприимной семье Пилихиных.
Умный человек был дядюшка Михаил Артемьевич Пили-хин. Цельная натура. И скуповатая, и щедрая одновременно. Настоящий русский человек. Крепкий корень, который поднимал и держал обширную крону большого, разветвлённого семейства. Невозможно удержаться от сравнения с нынешними купцами и дельцами, арендующими помещения для контор на Кузнецком Мосту и в Брюсовом переулке. Невозможно представить, чтобы они вот так, семейно, шли в Кремль или на службу в ближайший приходской храм. Всё по островам да по ниццам, по закрытым клубам и злачным местам…
Десять рублей в месяц — по тем временам и ценам весьма хорошее жалованье. Средний москвич считал счастьем жить на один рубль в день. Жуков проживал в три раза меньше. Но ведь и стол, и кров были бесплатными.
Фунт муки стоил 6 копеек. Десяток яиц — 44 копейки. Фунт шведской сёмги — 90 копеек. А вот снять квартиру из двух-трёх комнат стоило недёшево — 40–50 рублей в месяц. Билет на концерт знаменитости стоил от одного рубля до десяти. Дешёвые книжки стоили копейки. На них-то и тратил Жуков часть своего жалованья.
Он, конечно же, понимал своё счастье. Но, видимо, знал и другое: к примеру, офицер получал около двух тысяч рублей в месяц. Офицеры были частыми и выгодными заказчиками.
Расплачивались всегда щедро, оставляя хорошие чаевые. Особенно ему нравились кавалеристы — длинные шинели, ремни, шашка на узкой портупее, шпоры, которые при ходьбе позванивали…
В это время Жуков с братьями часто ходил в театр, на концерты. Посещали юноши и кино. В Москве к тому времени уже было много кинотеатров. Михаил Артемьевич отпускал сыновей в синематограф со спокойным сердцем, зная, что никакого непотребства они там не увидят: ещё в 1908 году московский градоначальник генерал Джунковский запретил показывать в кинотеатрах фильмы «парижского жанра» — «фривольные или порнографические по содержанию».
«На четвёртом году учения», как отмечают биографы маршала, Михаил Артемьевич взял Георгия с собой на ярмарку в Нижний Новгород. Там расторопный в этих делах дядюшка снял на время ярмарки лавку и успешно вёл оптовую торговлю. В обязанности Жукова входили упаковка проданного товара и отправка его на пристань для дальнейшей транспортировки по назначению. Часть грузов доставлялась по железной дороге. Эти контейнеры Жуков сопровождал и оформлял в железнодорожной товарной конторе. Такого хваткого и надёжного помощника Михаил Артемьевич подбирал для своего дела давно. И вот, кажется, выучил из своих, поднял, как говаривали в Чёрной Грязи, из гусиного помёта. Сыновья-то — ни Сашка, ни другой — не годятся. А племянник — хваткий и характер имеет. Этот дела не упустит.