Жуков. Портрет на фоне эпохи
Шрифт:
Нехватка офицеров была катастрофической. Практически невозможно было обеспечить такую массу людей командирами. Повышения по службе не учитывали ни уровня квалификации, ни желания назначаемых. Речь шла о том, чтобы просто заткнуть образовавшиеся дыры, но и на это людей не хватало. Черушев в деталях изучил Киевский военный округ: в нем были заменены 90 % командиров корпусов, 84 % командиров дивизий, 50 % командиров бригад, 40 % командиров полков. С июня по ноябрь 1937 года более 3000 офицеров получили досрочное повышение [234] . В округе, где служил Жуков, положение было, очевидно, еще хуже, поскольку на округ ложилась тень продолжительного командования им Уборевича. Жуков подтверждает это в своих «Воспоминаниях»: «На смену арестованным выдвигались все новые и новые лица, имевшие значительно меньше знаний, меньше опыта… В Белорусском военном округе было арестовано почти 100 процентов командиров корпусов. Вместо них были выдвинуты на корпуса командиры дивизий, уцелевшие от арестов» [235] .
234
Черушев Н. Указ. соч. С. 30.
235
Жуков Г.К. Указ. соч. Т. 1. М.: ОЛМА-Пресс, 2002. С. 153.
Можно не сомневаться, что, когда маршал
236
Опубликовано в: На фронте истории гражданской войны. С. 87–91.
237
Прямые наследники мехкорпусов Тухачевского, эти четыре танковых корпуса включали по две танковых бригады и по одной стрелковой, насчитывая 12 710 человек, 500 танков (T-26 и БТ) и 118 артиллерийских орудий. На бумаге они превосходили своей мощью германские танковые дивизии того времени.
Столь же полное молчание хранит он и относительно тревоги в связи с событиями вокруг Чехословакии. В момент летнего кризиса 1938 года, поставившего Европу на грань войны, Главный военный совет РККА принял решение о преобразовании Киевского и Белорусского военных округов в особые – последняя стадия перед превращением их во фронты. В течение недели начиная с 21 сентября силы, равные 6 армиям – 90 дивизий, по подсчетам Джеффри Джокса [238] , – в полной готовности к наступлению сосредоточены под защитой линии Сталина – комплекса фортификационных сооружений, возведенных параллельно границе. Эти соединения должны были прийти на помощь Чехословакии, в случае нападения на нее со стороны Гитлера. В армию были призваны сотни тысяч резервистов. Прежний кавалерийский корпус Жукова был выдвинут к польской границе в составе Бобруйской армейской группы, которой, надо полагать, командовал будущий маршал, если опираться на то, что он сам писал о своих новых служебных обязанностях: «В случае войны я должен был вступить в командование конно-механизированной группой, состоящей из 4–5 дивизий конницы, 3–4 отдельных танковых бригад и других частей усиления» [239] . Только в 1993 году, после рассекречивания документов Академии имени Ворошилова, станет известен размах советских приготовлений в 1938 году. Но в этих документах [240] ничего не говорится ни об уровне подготовки сосредоточенных соединений, ни об их маневренности, ни об их реальных боевых качествах.
238
Jukes G. The Red Army and the Munich Crisis // Journal of Contemporary History. Vol. 26. Avril 1991. № 2. P. 195–214.
239
Жуков Г.К. Указ. соч. 1-е изд. С. 151.
240
См.: Glantz D.M. Excerpts on Soviet 1938 – 40 operations from The History of Warfare, Military Art and Military Science // The Journal of Slavic Military Studies. Vol. 6. 1993. № 1. Mars. P. 85 – 141.
Молчание Жукова, молчание документов Академии имени Ворошилова, по нашему мнению, можно интерпретировать только в отрицательном смысле: уровень боеготовности войск, собранных в Белорусском военном округе, был катастрофически низким. В Красной армии было больше техники, чем в любой другой армии, она имела исключительное теоретическое достижение – оперативное искусство, – но ее ахиллесовой пятой являлся офицерский корпус. РККА походила на оснащенный первоклассным оборудованием завод, на котором горстка совершенно измотанных инженеров пыталась добиться эффективной работы от массы крестьян, никогда в жизни не видевших станков. В своих беседах с Константином Симоновым в 1965–1966 годах Жуков без околичностей заявил: «Если сравнивать подготовку наших кадров перед событиями этих лет, в 1936 г., и после этих событий, в 1939 г., надо сказать, что уровень боевой подготовки войск упал очень сильно. Мало того что армия, начиная с полков, была в значительной мере обезглавлена, она была еще и разложена этими событиями. Наблюдалось страшное падение дисциплины, дело доходило до самовольных отлучек, до дезертирства. Многие командиры чувствовали себя растерянными, неспособными навести порядок» [241] . Проблема низкого уровня готовности Красной армии находила свое отражение в донесениях иностранных военных атташе в Москве, которые все, за исключением американца Феймонвилла, считали, что Сталин не способен вмешаться в Чехословацкий кризис вооруженным путем. Эти суждения сыграли большую роль в оценке расклада сил, который Даладье и Чемберлен делали в Мюнхене [242] .
241
Маршал Жуков, каким мы его помним. С. 98.
242
Jukes G. The Red Army and the Munich Crisis.
Утверждение о чистке 1937–1938 годов как об одной из основных причин разгрома 1941 года является лейтмотивом воспоминаний не только Жукова, но и всех его коллег, оставивших мемуары. Однако исследования историка Роджера Риза показали, что Большой террор был всего лишь одним из целого ряда элементов, дезорганизовавших Красную армию, причем элементом далеко не главным. С самого момента своего возникновения РККА сталкивалась с проблемой командных кадров, как в плане их качества, так и количества. И в 1939 году эта проблема стала еще острее, чем в 1930-м, вследствие шестикратного увеличения численности армии, поступления на вооружение огромного количества новых образцов техники, а также происходивших изменений в военной доктрине. Еще один известный аналитик, занимавшийся проблемами Красной армии, Северин Бялер, представил ситуацию в нескольких цифрах: «В мае 1940 года вакантной оставалась каждая пятая должность среди старшего офицерского состава. Военные училища не могли заполнить эти пустоты, не говоря уже об офицерах запаса. Весной 1940 68 % командиров взводов и рот имели за плечами только пятимесячные курсы, по окончании которых их выпускали младшими лейтенантами. На лето 1941 года всего 7 % советских офицеров имели высшее военное образование; 75 % всего офицерского состава занимали свои должности менее одного года» [243] . Проверка, проведенная в 1940 году по запросу Ворошилова, показала, что «из 225 командиров полков, привлеченных на сбор, только 25 человек оказались окончившими военные училища, остальные 200 человек – это люди, окончившие курсы младших лейтенантов и пришедшие из запаса» [244] . После года войны лейтенанты займут места полковников, а полковники сядут в генеральские кабинеты.
243
Bialer S. (ed.). Stalin and His Generals. NY.: Pegasus, 1969. P. 63.
244
ЦАМО. Ф. 2. Оп. 75593. Д. 49. Л. 63. В: Анфилов В. Начало Великой Отечественной войны. M.: Воениздат, 1962.
Полностью принимая выводы Риза, невозможно не увидеть того, что офицеры РККА, от лейтенантов до маршалов, были до мозга костей пропитаны страхом перед Сталиным, партией и НКВД, страхом перед доносами и перед шпионами. Эти страхи будут регулярно подпитываться арестами, хотя и в меньших количествах, которые продолжатся в 1939, 1940 и 1941 годах, а также передаваемыми шепотом рассказами о пытках, ссылках, бесследных исчезновениях. Боясь начальников, нижестоящие будут избегать любой инициативы, станут стараться обеспечить себе прикрытие от всех возможных случайностей; по отношению к подчиненным, которых тоже боятся, они зачастую будут демонстрировать нереалистичность в своих ожиданиях и безжалостность в оценках. Только испытание 1941 года и отбор, произведенный им, приглушат в большей части офицерского корпуса последствия террора. За это будет заплачено тысячами жизней понапрасну погибших людей, сотнями отданных врагу квадратных километров территории и затягиванием войны.
В 1938 году семья Жуковых переехала в Смоленск, где находился штаб Белорусского округа. Александра, сильно растолстевшая, если судить по семейным фотографиям, была в восторге: в Смоленске были тротуары, семья получила полагающийся ей «фордик». Эра вспоминает, что Жуковы поселились в доме, предназначенном для высшего комсостава. Она играла с детьми сослуживцев отца. По ее словам, отношения между соседями были очень дружескими. Очевидно, она написала это потому, что в Слуцке и Минске существование стало невыносимым из-за политической атмосферы. На момент переезда Жуковых в Смоленск пик Большого террора был пройден. Сталин нажал на тормоза. Он принес в жертву Ежова, сняв его 8 декабря 1938 года с поста наркома внутренних дел. Началось время «бериевской оттепели», получившей название по имени нового шефа НКВД. Эра вспоминает этот период как очень счастливый. Она жила в красивом кирпичном доме, играла с младшей сестренкой Эллой и двоюродной сестрой Анной, племянницей Георгия Константиновича. Их навещала бабушка Устинья Артемьевна. Очевидно, в семье Жуковых была домработница – довольно распространенное явление в среде новоявленной советской «аристократии». Возле дома был сад с фруктовыми деревьями. Девочка выращивала цветы и дарила букеты приходившим гостям. Ей запомнились огромные усы Буденного, приезжавшего наградить дивизию орденом Ленина [245] . В то время Георгий Константинович, по ее рассказам, увлекался фотографией. Он целыми ночами сам проявлял пленку и с большой гордостью печатал снимки [246] .
245
Александров И. Указ. соч. Т. 1. С. 35.
246
Там же. С. 32.
Очевидно, детским чутьем Эра уловила чувство облегчения, которое испытывали в тот период ее родители, их друзья и знакомые: казалось, кошмар закончился. В офицерских кабинетах, в школах, на заводах и в колхозах повторяли слова вождя, жестокие, циничные, но, возможно, передающие частичку того ощущения, которое испытывали многие: «Жить стало лучше, товарищи, жить стало веселее», и многие говорили: «Спасибо товарищу Сталину за нашу счастливую жизнь!» Репрессии продолжались, но в гораздо меньших размерах. В феврале 1939-го были расстреляны комкор Хаханьян, командарм Федько и маршал Егоров. В 1965 году Жуков расскажет Симонову, что не чувствовал себя в безопасности: «На меня готовились соответствующие документы, видимо, их было уже достаточно, уже кто-то где-то бегал с портфелем, в котором они лежали. В общем, дело шло к тому, что я мог кончить тем же, чем тогда кончали многие другие». Но, по крайней мере, лично для Жукова эти мрачные тучи окажутся разогнанными неожиданной инициативой японского генерала Го в 10 000 км от Смоленска [247] .
247
Маршал Жуков, каким мы его помним. С. 75.
Глава 7
Сокрушительный удар в Монголии. 1939
1 июня 1939 года комдив Георгий Жуков находился в здании штаба 3-го кавалерийского корпуса в Минске. Собрав командиров этого соединения, он критически разбирал состоявшиеся накануне полевые занятия, на которых присутствовал в качестве заместителя командующего Белорусским военным округом. Было жарко, окна открыты, и Жуков увидел идущего через двор некоего Сусайкова, красного и запыхавшегося. Комиссар энергично махал ему рукой. Что происходит? Очевидно, какие-то новости из Польши, решил Жуков. 28 апреля Гитлер, выступая на заседании рейхстага, потребовал возвращения Данцига в состав Германии. На западе вновь запахло войной. Сусайков, зайдя в помещение, подошел к Жукову, отвел его в сторону и прошептал: «Мне звонили из Москвы: ты должен завтра быть в Наркомате обороны». После паузы Жуков с трудом выговорил:
« – Ты стороной не знаешь, почему вызывают?
Отвечает:
– Не знаю. Знаю одно: утром ты должен быть в приемной Ворошилова.
– Ну что ж, есть!» [248]
По словам Симонова, Жуков будто бы спросил: «Шашку брать?» [249] Хотя реплика наверняка апокрифична, она раскрывает опасения, должно быть охватившие Жукова. Сколько его товарищей, получив такой же вызов, сразу по прибытии были арестованы, допрошены, подвергнуты пыткам, а потом многие из них расстреляны? Якир, Левандовский, Сангурский (начальник штаба у Блюхера) – назовем только их из большого числа старших командиров – были арестованы прямо в поезде, когда ехали по вызову в Наркомат обороны. Георгий Константинович едва успел сообщить новость по телефону Александре, оставшейся в Смоленске, и помчался на Минский вокзал, чтобы сесть на экспресс до Москвы. Его жена, по свидетельству Эры, разрыдалась. «Мы очень беспокоились еще и потому, что ничего толком не знали о причинах его срочного отъезда» [250] .
248
Маршал Жуков, каким мы его помним. Т. 2. С. 174.
249
Там же. С. 76.
250
Там же. Т. 1. С. 38.