Жульё

Черняк Виктор

Фердуева ринулась в "двадцатку" с улицы и сразу налетела на Маруську Галошу, покрикивающую на покупателей и месившую жижу грязевого озера посреди магазина. Галоша заприметила Фердуеву вмиг и почтительно поклонилась, обдав дрогнувшей в руках шваброй ранты сапог неудачно подвернувшейся молодухи.

Мишка Шурф из-за прилавка отдал честь и в ответ удостоился, едва уловимого кивка. На немой вопрос: где Наташка? Шурф ткнул пальцем в лестницу, уводящую в подсобки, где за фанерной дверкой в скрытом кабинетике ютилась Наташка Дрын.

Народ ломился за сосисками. Фердуева скользнула взглядом по нездоровой розовости сосисочной горы

на мраморе и устремилась вниз. Пересчитав ступени крепкими, безупречной лепки ногами Фердуева налетела на дона Агильяра.

Пачкун приветливо развел руки, вроде б для дружеского объятия, но дальше символического жеста не пошел. Пачкун относился к Фердуевой подозрительно, не ведая истинные силы, ее поддерживающие; к тому же Мишка Шурф, который знал все и про всех, никогда не решался перемывать косточки Фердуевой и только при разговорах о ней не желал шутить и сыпать колкостями.

Шурф - парень не трусливый, но осторожный, напоминал себе Пачкун и всегда выказывал Фердуевой должную обходительность.

– Какими судьбами?
– Пачкун предупредительно пропустил гостью вперед.

– Вафельными.
– Фердуева, попав в подвал, сразу вернулась к мечтам об освоении институтских подземелий, и рокот басов обстоятельного Почуваева враз перекрыл интерес к Пачкуну.

Пачкун, обиженный краткостью ответа и нежеланием продлить беседу, удалился.

Фердуева проводила дона Агильяра пустым взглядом, успев отметить, что, как и всегда, вызывают раздражение тучнозадые мужчины, широко расставляющие носки в стороны и несущие себя мелкой поступью. Наташка Дрын колдовала над косметикой, когда фанерная дверь пронзительно заскрипела и впустила Фердуеву, заполнившую каморку телесами и натиском до предела.

Наташка Дрын, размалеванная по-клоунски - даже цыганство Фердуевой тускнело рядом - притиснула подругу и отметила молниеносно: пахнет "Опиумом", а божилась, достать не может, сука. И еще подумала, что за свой балык могла бы рассчитывать на большую нежность Фердуевой, а еще позавидовала свободе Фердуевой, которая вроде при должности, а всегда птица вольная, а ты здесь парься да томись в четырех облезлых стенах в подтеках и журнальных ликах десятилетней давности, наклеенных еще предшественницей. Наташка долго зла не держала, не прощала только денежных надувательств между своими, врубила магнитофон и умудрилась изогнуться, не руша стен, в резком танцевальном маневре, потягиваясь и выкручивая бедра непостижимым образом.

Фердуева успела уловить трепет ноздрей подруги и сразу объяснила себе: вспомнила, черт, об "Опиуме". Прокол! Нет, чтоб политься другим носогреем. Пожалела, что в сумке нет флакона, а то б прямо сейчас - терять доверие не след, не то балычная река обмелеет и вовсе высохнет, конечно, можно прижать, да притягательнее по дружбе, вроде как по обоюдке, от взаимности душевной тяги.

– Я те раздобыла "опий"!
– Фердуева вздохнула, из пяти флаконов расстаться с одним не хотелось - но и холодильник со снедью дело не последнее.

– Верх крутой?
– между прочим уточнила Наташка про духи.

– Без верха, - мягко пояснила Фердуева, и Наташка Дрын в простоте отругала себя за несправедливость к подруге и дурные помыслы.

Телефон не унимался, сыпал звонками, напоминая веселый трамвай, и владычица каморки умудрилась таинственными звуками - обрубками слов, междометиями и чередованием преувеличенно шумных вдохов и выдохов ублажать страждущих

и поддерживать вполне осмысленный, даже игривый разговор с гостьей. Разговор отличался той странностью для постороннего уха, что и беседа двоих, бегло швыряющих друг в друга фразами да еще и на непонятном языке. Фердуева собеседницу не слушала, пальцы машинально забрасывали в зев сумки плоские жестянки, укладывали поверх вафельные пачки, в то время как обладательница холеных, отмоченных в ванночках и растворах, отбеленных кремами и мазями рук мысленно пребывала в подвале института, подведомственного Почуваеву и Помрежу.

Наташка Дрын на мгновение умолкла, как раз, когда гостья упаковала провизию и полезла в сумку за деньгами.

Наташка протестующе выставила перед собой ладони: хотела, чтоб до получения духов Фердуева ей была должна, а не наоборот, так духи реальнее, не уплывет высокоценимый флакон, хотя Фердуева слово держала намертво, как смертники оборону.

– Потом разберемся... когда за духами заскочу.

Фердуева пожала плечами, поднялась, окинула со смешинкой убогую фотогалерею на стенах и уже у двери поинтересовалась:

– У тебя нет по железкам спецов? Сварить кое-что, припаять... порукастее и чтоб нетрепливые.

Наташка изобразила раздумье, горизонтальные морщины пролегли над выщипанными бровями, завсекцией принадлежала к породе соотечественников, коим засвидетельствовать, что они чего-то не могут или не имеют соответствующих связей - нож острый, все одно, что самооговор, признание в наитяжком грехе. Глаза Наташки засияли.

– Ну, как же!! Мой, что тебе дверь лудит, у него три завода метизов схвачены, металлоремонты на все вкусы и вообще...

– А ты его давно знаешь?

Сейчас Наташка уяснила, за что боятся Фердуеву: так кинжально, жестко, с плохо скрытой угрозой мало кто может спросить...

Мишка Шурф перехватил Фердуеву на лестнице, сунул ей в сумку две банки неизвестного происхождения.

– Хочу посоветоваться?..

– Советуйся, - черные глаза женщины блеснули в отсвете тусклой подвальной лампы. Мишка Шурф взъерошил кудри, приблизился и зашептал.

Дон Агильяр выплыл из кабинета и, сделав вид, что не замечает пару на истертых ступенях, шмыгнул в каморку к Наташке. Через минуту из-за фанеры докатился заливистый смех и резко оборвался, как Пачкун кивнул на дверь и поднес палец к губам. Отношения с Наташкой секретом не были, но Пачкун обожал поиграть в осторожность, полагая, что осязаемая осмотрительность придает ему вес в чужих глазах.

Шурф нашептал о застолье в кабаке: кто кем интересовался, кто что балаболил, обстоятельно доложил, точно...

Фердуева подбирала себе помощника, почти наметила Ваську Помрежа, но вдруг притормозила: может Шурф лучше? Васька надежнее, а Шурф ушлее и осведомленнее будь-будь, и концов, похоже, у Шурфа больше. Мишка поставлял денежных клиентов, что приезжали в столицу на картежные олимпиады, ниже мастеров общесоюзного класса мясник ни с кем дел не имел: по-первости, когда Фердуева вызнала, почем играют - не поверила, а когда убедилась, отдала олимпийцев целиком в ведение Шурфа. За негоциантов с Кавказа, напротив, отвечал Васька Помреж, среднеазиатов курировал Почуваев. Клиентура Помрежа любила девочек; клиентура Шурфа отдавала должное слабому полу выборочно, силами картежного молодняка, а в основном - люди серьезные, предпочитали покой, вкусную еду и хорошие вина; клиентура Почуваева типизации не поддавалась.