Жульё
Шрифт:
– Вась, - Почуваев привалился к сейфу, расправил плечи, будто собой хотел защитить, укрыть от посторонних взглядов потайной ход, - Вась, в холодильнике на восьмом банка красной икры, стеклянная, я ее залил оливковым маслом, объедение - угощайся!
Помреж уловки Почуваева давно изучил: уводит с курса, старикан, усек, что пожрать Васька охоч и при едальных размышлениях напрочь забывает остальное.
– Что к шкафу прилип?
– Васька щелкнул зубами, да так натурально, с таким костяным пристуком, что Почуваев оторопел: вдруг и впрямь вурдалак? Местечко для расправы наиподходящее - не души, а шкаф несгораемый пуст и ключ от стальных створок торчит, засунет
Васька на приманку Почуваева не клюнул.
– Михал Мифодич, какая нужда сюда пригнала?
Не отвяжется, тоскливо полыхнуло у Эм Эм Почуваева, жаль, не мастак он придумывать. Втюхать, что бутылек припрятал? Глупо. Васька знает, что принимает на грудь Эм Эм умеренно и уж никак не скрывая от Помрежа. Набрехать, что отложил пару железяк для дачи? Не поверит, гад, тут же потребует показать, а как назло под боком подходящего лома не видно. Получится, Эм Эм крутит, а значит, тайная цель его прихода не прояснена, и Васька примется по новой напирать. Можно б рявкнуть, как подобает старшему офицеру: "Ты че! Допрос тут учиняешь? Пошел бы на ...", да отношения с Помрежем добрые, на равных; если честно, то отставник обгладывал идейку Помрежа и в глубине души мучался угрызениями. Васька-то про подвал удумал, потому так и напирает с подковыркой, не поддаваясь на обман.
Помреж по-своему жалел Почуваева: экс-вояка прозрачен для Васьки, весь, как на ладони, со всеми его немудреными хитростями, ловушечными ходами, потаенными расчетами.
– А хочешь скажу, зачем ты здесь?
– тут Васька допустил промашку.
– А скажи!
– нахохлился Эм Эм, и опять липко потекло, особенно по затылку; радость первым сопроводить сюда Фердуеву тускнела на глазах, и Фердуевская доброта в грядущем распределялась уже не на одного, а на двоих.
– А скажи!
– задышливо повторил Почуваев, и сердце напомнило о себе резким прострелом. Душно здесь, хватит пыль глотать... И в этот миг Почуваев прозрел, как пронзило: не знает Васька про дверь ни черта, на пушку берет, и облегчение тут же вышло, и сердце-мотор треклятый отпустило, и даже воздух посвежел.
– Молчишь!
– торжествующе укорил Эм Эм.
– То-то и оно. Проверяю, Вась, наши владения, - и уж совсем по-деловому, - в директорском холе одна дурья башка запачкала непотребно диван, не шибко, но видно, возьми у меня голландский баллон, обработай обивку, все же общегосударственная собственность, требует уважительного отношения. Э-э, ма! Жмут, валтузят задами кому не лень!
– Почуваев поскреб за ухом.
– Двинули, Вась, мне домой пора.
– Значит не скажешь?
– Помреж положил руки на плечи Почуваеву, и отставник ощутил немалую силу этих, на вид не устрашающих, даже цыплячьих рук.
Жилистый, черт, шваркнет башкой о сейф и... Тьфу! Почуваев сбросил чужие лапы с плеч. Чего задергался. Помреж малый смирный и ладят они на пять с плюсом.
По лестнице-трапу первым взбирался Помреж, за ним тащился Почуваев. Плоский тощий зад Помрежа обтягивали вытертые до белизны джинсы с кожаными заплатками в промежности.
И я хожу беспризорником в рванье да старье, хуже мешочника, - Эм Эм поморщился, мало кто из приходящих в институт по утрам в будни, слепо скользя по незаметным фигурам Почуваева и Васьки Помрежа, мог бы подумать не то, что о достатке, а о крупных деньжищах. Ваську, преображенного, Эм Эм видел на юбилейном торжестве Фердуевой по итогам года. Граф, да и только! Изумился тогда Почуваев, глянул на Помрежа с оторопью, не признал сменщика попервости, и только,
Подошвы ботинок Помрежа, подбитые подковами, мелькали перед носом и то, что Васька по-своему экономит, не транжирит деньги попусту, объединяло его с отставником, рождало в груди Почуваева чувство сродни отцовскому, тем паче, что сыновьями Бог обделил, а единственная дочь маялась с мужем по военным городкам, и Почуваев, хоть и скрытно от жены, не одобрял выбор дочери, а при редких свиданиях с родной кровинкой намекал: "Брось его, ежели невтерпеж. Батяня прокормит, не боись!"
В холле института Помреж довел Почуваева до стеклянных дверей, отомкнул щеколду, оперся об остекление:
– На восьмом, говоришь, икорка?
– Так точно, вашбродь!
– Почуваев шутейно козырнул и промахнулся, едва не угодив пальцами в глаз. Ишь, ушел навык, подводит рука, так вот незаметно к старости скок-поскок, дела... Уж и в метро место уступают, а давно ли Почуваев молодцевал?.. Вскакивал, подставляя плавным жестом локоть сгорбленным старушкам.
Помреж кивал, будто болванчик, из тех, что Почуваев понавез в начале пятидесятых годов, работая советником в северо-восточных провинциях Китая.
– Ты точь-в-точь, как болванчик из моего коллекциона, - подъелдыкнул Эм Эм.
Помреж по-блатному сунул большой палец под верхнюю губу и чиркнул по ней:
– Век свободы не видать! Михаил Мифодич, а что ж ты, добрая душа, искал в подвале мне разлюбезном? Это ж я о нем думу имел первым!
– Брось, пустое, - смешался Эм Эм, глаза воина-забияки вдруг налились кровью от с трудом сдерживаемого гнева.
Помреж давно приметил: водилось за Почуваевым полыхать негодованием и помидорно краснеть, особенно, если не удавалось гнев выплеснуть в лицо обидчику. Попал в точку, подвел итог Помреж, финтит напарник, чего бродил в подвале...
Прохладный воздух с улицы продул разгоряченные чужими подозрениями мозги Почуваева, отставник собрался, ткнул Ваську в грудь, по-дружески, еще тяжелым кулаком и двинул к черной "волге"-фургону, купленному хлопотами Фердуевой почти новым у могущественной организации.
Наташка Дрын озаботилась субботним посещением бани, прозванивала подруге - ненадежной в переговорах, умеющей без смущения изменить данному ранее обещанию за час, а то и за полчаса до его исполнения. Сейчас подруга колебалась касательно субботнего похода в баню, и Наташка Дрын, как отвечающая за поставку услады для Дурасникова, напирала и долбила подругу неотразимыми резонами: квартиру пробьет, поняла?.. При деньге кабан, не сомневайся!.. Вовсе не старый, толстый - другое дело, так тебе в балете с ним не вальсировать, зато поддержит финансово... мужики, когда стареют, будто прозревают - надо платить, если стесняются впрямую, дарами разными компенсируют перепад возрастной... плохого тебе, дурища, не желаю.
Наташка тоскливо прикидывала: не дай Бог сорвется, дон Агильяр рассвирепеет и отыграется целиком на ней; у Пачкуна свои заморочки с Дурасниковым, Наташке неведомые, и по усердию Пачкуна видно - нужен ему Дурасников позарез, и срывы в умасливании зампреда недопустимы.
– Мы за тобой заедем, - добавила Наташка, учитывая лень подруги, а зная любовь к еде необычной, дожимала, - жор отменный, выпивка - класс, хванчкара грузразлива, тетра, киндзмараули, - а еще, припоминая, что подруга, как многие жрицы любви, помешана на сохранении здоровья, давила и давила, - красное вино кровь обновляет... не знаешь? Темная! Подводники ведрами потребляют...