Жупочка стреляет на поражение
Шрифт:
– А я тебе супа не налью! – пригрозила, чтоб не наглел. – Он у меня сегодня кремовый, с шампиньонами.
– Ладно-ладно, прочту позже! Стихотворение ещё сырое, я его не закончил.
– Давай как есть. Покажи, какой ты бунтарь.
– Ну... Я предупреждал!
Я проснусь для жизни новой
Беспросветной и херовой.
Местным фриком прослыву я
И прославлюсь как изгой.
Жить с душевною дырой!
Вы попробовать хотите?
Эту шкуру
И тогда я стану свой.
Что это за словесное извращение? По-моему, кое-кто и без косячка достаточно косой.
– Как тебе? – задали мне вопрос, на который очень сложно ответить честно.
– Прям крик души, – натянула я улыбку и отвернулась к столешнице, чтобы положить горе-поэту пюрешки с котлетой.
Гова! Как же мне хочется косякнуть...
– Ты чего это такая загадочная? – пристально вгляделся в меня Аристарх.
– Да ничего.
– Врёшь. А ну выкладывай!
– Клянёшься молчать?
– Обижаешь! Слово лингвиста!
– Хочешь косячка курнуть?
Судя по алчному огоньку в глазах Аристарха, бунтарская натура в нём всё-таки присутствует.
– Жупочка, а давай, сделаем мне новое амплуа? Обещаю, когда прославлюсь и разбогатею, оплачу тебе хирурга! – после пятой самокрутки заявил друг.
– А давай! – радостно поддержала я его.
– Значит, план таков! Ты в меня безответно влюблена! Об этом завтра же должен узнать весь университет. Даже не так: весь город!
[1] Роисс – государство, в котором живёт Жупочка.
Не следовало мне соглашаться. Проблемами и позором это дело попахивало с самого начала. Но чего только не сделаешь ради призрачной надежды выпрямить спину. Мне было восемнадцать. В этом возрасте ещё верят в сказки.
В тот вечер две одурманенные головы додумались до ещё одной «гениальной» идеи.
– Нам нужно создать творческую группировку, – Аристарх изрёк очередную мысль и добавил: – Секретную!
– Что же мы будем делать?
– Писать обличительные стихи! Между прочим, у тебя, Жупочка, талант привлекать к себе внимание. И мне твои способности понадобятся для создания мирового господства!
Звучит, конечно, громко, но я-то знаю, что панталоны Аристарху шьёт матушка из старого постельного белья, которое зачастую розовое или в пёстрый цветочек.
«Сато мяххкое!» – возразила бы Галина Прокопьевна, у которой слов на языке много, но выговаривает она их так, словно наспех выучила роисский язык, отсюда и «фефект» речи.
Маме Аристарха не объяснишь, что мягкость – это единственное достоинство такого белья. Эта дама даже на носки ставит заплаты, пока они не превратятся в лоскутное нечто.
Вернёмся к трусам. Плохое исподнее – залог неуверенности
Для того, чтобы стать сильным и независимым, Аристарху сперва нужно научиться самому шить труселя (шучу) или заработать на шопинг. Иначе пиши пропало.
Только как потактичнее указать ему на этот факт? Обидится ещё. На пирожки ко мне захаживать перестанет.
И я ответила обманчиво одобрительное:
– Как назовём наше детище?
– Вот для этого мы и устроим мозговой штурм! Нужно что-то эпатажное, такое триггеряще-болезненное и одновременно сексуальное.
К слову, Аристарх ещё более невинный, чем я. В пять лет он увидел свою маман голой в ванне, и это оставило неизгладимый отпечаток на его психике.
Ничем особенным тётя Галя не выделялась: три спасательных круга естественного происхождения в области талии, внушительная грудь, массивный квадратный тыл и крупные натруженные руки. Но Аристарху хватило, чтобы испугаться.
И в тот день, под косячком, мой друг впервые заговорил про секс.
– «Прилюдное насилие»? – предложила я, и мы оба по-идиотски заржали.
– «Насилие» мне нравится, но звучит как-то общо, – вынес свой вердикт друг.
– Тогда придумай сам!
– «Изнасилованные мозги», – торжественно выдал он.
– Фу! Ты хоть можешь это представить? Некрофилией попахивает.
Так появилась никому не известная группировка непризнанных гениев «Изнасилованные куклы». (Честно, я в душе была против такого названия, но нас несло и заносило.)
Мы даже бегло составили план действий на полях новостной газеты. Первое: написать чёрной краской на лицевой стене вуза: «Горбунья любит Аристарха!» Второе: злободневные памфлеты о жизни и выдающихся людях нашего ИКиЯ. Третье... по ситуации.
А ситуация была такова, что мы оба начали засыпать прямо за столом.
Однако я буду не я, если не уберу со стола и оставлю грязную посуду в мойке. Спасибо маман за науку.
Зато мой друг, приборзев, неверной походкой двинулся к выходу.
– Чего посуду за собой в мойку не уносишь? Старикашечка – из попы какашечка, – да, во мне порой просыпается поэт-графоман.
– Э! Я вообще-то твой гость!
– Гость – в горле кость! – заворчала на него. – Имей совесть! Я тебя накормила, я тебя наку... (Так, об этом не будем.) Ты, что, меня совсем не уважаешь?
– Да чего ты завелась-то?
– Тарелку. За собой. Убрал!
– Психичка! – огрызнулся Аристарх, брякнул тарелкой и, не попрощавшись, смылся.
А наутро, когда я подходила к институту, совершенно забыв о наших вчерашних пьяных разговорчиках, моему взору открылась кривая надпись на стене под окнами первого этажа: «Горбунья любит Аристарха!»