Журавль в руках
Шрифт:
Агаш протянула руку за нары, на которых сидела, и достала оттуда две эмалированные кружки. Кружки были наши, обыкновенные. Сергей Иванович сказал:
– Мы сюда много принести не можем. Опасаемся.
– Да, – согласилась тетя Агаш. – Нам опасно богатство. Чашки чистые. Курдин сын мыл в воде. Серге боится синей лихорадки. Много людей умерло от синей лихорадки.
– Не за себя боюсь, – сказал лесник. – К нам туда боюсь инфекцию занести.
– Сейчас нет лихорадки, – возразила Агаш. – В нашем роду никто
Я не понял, обернулся к леснику.
– Таблетки принес, – пояснил Сергей. – Отправился, понимаешь, в аптеку. Знания у меня в масштабе журнала «Здоровье» – я выписываю. Аспирин взял, тетрациклину немножко, этазол. С антибиотиками осторожность проявлял, чтобы побочных эффектов не было. Каждую таблетку пополам ломал. Ничего, обошлось.
– Ну, знаете, – взвился я. – Прямо удивляюсь порой. Вы же взрослый человек. Могли повредить. Организмы…
– Я не мог глядеть, как люди помирают, – отрезал лесник.
– Но если бы…
– Если бы да кабы, – передразнил меня лесник.
В его поступках была определенная логика, но во многом она была для меня неприемлема.
Я взял кружку с настоем. Настой был теплым, пряным. На дне кружки лежали темные ягодки.
– Пей, не спеши, – кивнул лесник. – Я тут человека жду.
Словно услышав его, в хижину вошел человек.
Агаш сказала что-то строгим голосом тети Алены.
– Сердится, что без предупреждения пришел, – пояснил лесник. – А чего сердиться? Кривой всегда так. Конспиратор.
Высокий одноглазый мужчина в коротком черном балахоне, подпоясанном ремнем, на котором висел короткий меч, поклонился Агаш. Лесник поднялся и, прижав руку к сердцу, подошел к пришедшему. Кривой заговорил быстро, швыряя словами в лесника. Все замерли.
– Хорошо, – произнес лесник по-русски.
– Хорошо, – повторил Зуй.
– Мой брат останется здесь. – Лесник подтянул ремень гимнастерки.
– Хорошо, – согласилась тетя Агаш.
Все они смотрели на меня. Я был обузой, помехой.
– Вы надолго? – спросил я. Первой реакцией было не согласиться: если все идут, значит, и я иду. И в ту же минуту я понял, что надо слушаться Сергея Ивановича, как слушаются проводника в горах. Только неясно, сам-то он знает дорогу?
– Наверное, ненадолго, – сказал лесник. – Если что, сам найдешь, куда идти? Дорогу не забыл?
– Может, все-таки с вами?
– Если нужно, сказал бы. По незнанию еще чего натворишь. Ты останешься, порасспроси тетку. Ружье тебе оставляю. С ружьем мне нельзя.
– Почему?
– А если оно им в лапы попадет? У меня и так на совести всего достаточно.
Кривой вышел. Лесник положил мне руку на плечо, словно хотел еще что-то сказать, но не сказал.
– Дай мне кружку, Серге, – попросила тетя Агаш. – Я допью.
Я передал ей теплую кружку. Заглянул в свою. Никакой бодрости
– Можно я выйду, погляжу вокруг?
– Не ходи далеко, – сказала слепая. – Тебя нельзя видеть.
Я вышел на свежий воздух. Повозка уже переехала мостик и удалялась по дороге, окутанная пылью. Кривой ехал сзади на невысокой лошадке, так что его ноги болтались над самой землей. (Лошадка – пусть будет так.) Ветер раскачивал куклу. Полоска рта улыбалась. Я заглянул в соседнюю хижину. В ней было прохладно, стоял запах пыльного сена. Одно из бревен крыши когда-то рухнуло вниз, и сейчас казалось, что полоса света со взвешенными в ней пылинками соединяет крышу и пол, усеянный черепками и щепками. Деревня была полна звуков, рожденных ветром: скрипели жерди и доски, кричали вороны, шелестел сор в узкой щели между домами. Но звуки эти были пустыми, нежилыми.
Да, это тебе не Южная Америка. И не Индия… и не Австралия. Параллельный мир? Я представил себе, как заезжий охотник, разморенный теплом и обедом с водкой, снисходительно растолковывает леснику где-то, как-то слышанную или вычитанную идею о параллельных мирах, а слушатель примеривает ее: сходится, не сходится… Ждал-то он, конечно, чего-то более четкого, приемлемого. С таким же успехом он мог бы тогда обратиться и ко мне.
В трещине пола росли грибы. На длинных белых ножках, со шляпками-колпачками, хилые и скучные. Будь я ботаник, хотя бы разбирайся в наших грибах, смог бы сказать, такие же они или иные. А так… Я сорвал один из грибов, он раскачивался в пальцах… А какие, кстати, грибы в Южной Америке?
Я даже улыбнулся. Меня забавляла косность собственного мышления. Никакой Южной Америкой здесь и не пахло, а ведь я продолжал цепляться за какое-нибудь объяснение, которое можно было бы втиснуть в пределы понятного.
На площади было пустынно. Ворона сидела на голове повешенной куклы, держа в клюве маленькое зеленое яблоко. Я вернулся к тете Агаш.
– Это ты, младший брат? – спросила она.
– Далеко они поехали?
– В лес. К людям.
– Я ничего не знаю.
– А что можно о нас знать? Зачем хорошо живущим знать о тех, кто живет плохо?
– А мой брат?
– Твой брат – большой человек.
– Он знает?
– Он знает. Но иногда он как ребенок. Он хочет хорошо, а не понимает, что потом будет плохо. Не понимает самых простых вещей. Тебе ясно, мальчик?
– Может быть. А как он к вам пришел?
– Он не сказал тебе?
– Я был далеко. Я вчера к нему приехал. Он не успел, потому что спешил сюда.
– Это было давно, – сказала тетя Агаш. Очаг догорал и дымил. – Два лета назад Серге пришел к нам в деревню. Тогда деревня была живая. В ней жило много мужчин. Мой брат был в лесу. На него напал некул. Ты знаешь некуда?