Журавленко и мы
Шрифт:
Он показал, что двое из них здесь, вот они на площадке у модели, а троим не дали билетов, как он ни настаивал.
Потом Журавленко сказал, что начал он работу в одиночестве, а кончил в коллективе, который назвал себя Общественной мастерской изобретателя, — и это куда больше, чем просто мастерская. Это самый бескорыстный труд; за ним будущее.
В зале зааплодировали ещё громче.
Но Журавленко попросил ещё минуту тишины. И для чего бы вы думали? Для того, чтобы сказать о Лёве и Маринке.
Он не показал в их сторону, не устроил
Этому сообщению Журавленко многие в зале удивились. Не приходилось им, солидным людям, слышать, чтобы на таком высоком деловом собрании упоминали о каких-то ребятах.
А некоторые оживились, заулыбались, — им это очень понравилось.
Лёва сидел широко раскрыв глаза, подняв брови, слушал и думал: что он там помог! Не так бы хотел, да не давали!
Если б не два злополучных кирпичика, Маринка ждала бы, что на неё покажут. Она бы косы взяла наперёд и банты расправила. Но сейчас она ещё сидела ни жива ни мертва. Она повторяла про себя слова Журавленко: «Их участие было нужным и важным». Только сейчас она как следует поняла, что, если прийти к человеку, когда он один и ему трудно, — это же тоже помогать. Ведь если ты за него переживаешь, — так он уже не совсем один. «Ничего, всё-таки я была нужна, — думала Маринка, — и буду нужна, вот буду!»
А в зале уже слышалось в одном конце и в другом слово «Общественная». Вот встал и вышел на середину, к площадке, человек, тот самый, на руки которому упали пальто ребят. Это крупный учёный Дмитрий Евгеньевич Корсак. Он много нового внёс в строительное дело, и его здесь знали все.
Он сказал:
— Во-первых, товарищи, надо подхватить это прекрасное начинание. Надо добиться, чтобы у нас, не в чьей-нибудь комнате, а в специально отведенном для этого помещении была организована Общественная мастерская изобретателя. Я надеюсь, что многие творческие люди и Иван Григорьевич Журавленко будут создавать в ней новое и вдохновлять своих помощников.
— Правильно! — подтвердило большинство собравшихся.
— Во-вторых, — продолжал Дмитрий Евгеньевич Корсак, — поздравляю строителей с ценнейшим изобретением. Скоро смеяться будем, вспоминая, как по кирпичику руками строили дома.
Корсак спросил о чём-то председателя, затем институтского профессора Журавленко и предложил собранию записать в своём постановлении, что инженеры-строители и учёные Ленинграда считают необходимым в кратчайший срок построить машину, действующая модель которой сегодня демонстрировалась.
Председатель спросил:
— Кто с таким предложением согласен?
Поднялся целый лес рук.
— Кто
Не поднялось ни одной.
— Кто воздержался?
Лениво поднялись четыре руки.
Лёва заметил, что Розовенький не голосовал ни за, ни против, что он хотел было поднять руку с теми, кто воздержался, но передумал и тоже не поднял.
Как только кончилось собрание, Дмитрий Евгеньевич Корсак подвёл его к Журавленко и представил:
— Знакомьтесь. Это Пётр Петрович Липялин — начальник большого конструкторского бюро при заводе строительных машин.
Розовенький широко улыбнулся:
— Да мы более чем знакомы! Мы вместе с ним, Дмитрий Евгеньевич, в школе учились, в одном классе! Я его ещё просто Ваней помню. Он, бывало, и тогда нас своими способностями удивлял.
Тут Розовенький заметил, что Журавленко хочет что-то сказать совсем не в тон ему, и поспешно похлопал своего одноклассника по плечу:
— Поздравляю! Рад за тебя. Нет, брат, ну кто бы мог подумать?
В эту минуту Корсака отозвал какой-то инженер о чём-то посоветоваться.
А розовенький Липялин снова, как старший младшего, похлопал Журавленко по плечу:
— Значит… давай, заходи ко мне. Недаром говорится, что все дороги ведут в Рим. А для строительной техники Рим — это, в общем и целом, наше конструкторское бюро и наш завод.
— Благодарю, — ответил Журавленко и насторожился, ожидая подвоха. — Завтра приду.
— Ну, недельку-другую можно пропустить. После такой работы не мешало бы сначала в санаторий съездить. Осунулся ты изрядно.
Весёлая ирония слышалась в голосе Журавленко, когда он сказал:
— Тронут твоей заботой. Но в санатории не нуждаюсь. Не буду откладывать ни на недельку, ни на другую, — до завтра!
Розовенький приветливо развёл руки:
— Пожалуйста! Договорились! Буду ждать тебя с утра, И модель давай, привози прямо к нам.
Этим и кончился решающий вечер.
Глава тридцать пятая. Возвращение домой
Модель решили оставить до утра в Доме Новой Техники.
Лёва не помогал при упаковке, даже тогда, когда его об этом просили, и насупившись стоял в стороне. Он бы на месте Ивана Григорьевича так не поступил. Лёва был уверен, что Розовенький задумал что-то недоброе. Почему он сказал «пропустить недельку-другую»? Потому что не хочет, чтобы строили машину. Вредитель он, как пить дать!
Лёва просил:
— Не оставляйте тут модель, Иван Григорьевич. Ни за что не оставляйте!
А Иван Григорьевич засмеялся и пожал Лёвино плечо, как пожимают руку:
— Не волнуйся.
И вот модель поставили в какую-то комнату возле самого вестибюля, почти рядом с дверью на улицу, а заперли комнату на пустяковый замок. Кто захочет, — в два счёта откроет!
Вот гардеробщик уже подал Ивану Григорьевичу, дяде Мише и папе пальто; ворча, выдал Маринкино и Лёвино, которые тоже очутились на вешалке.