Журавленко и мы
Шрифт:
Утром Лёва спустился на площадку третьего этажа и ждал.
Маринка вышла сияющая и поднесла к его носу крепко сжатый кулак:
— Я вчера попросила у папы. Сказала, очень надо для одного дела. А он сразу: «Что ж, надо — значит, надо», — поискал в своей хозяйственной шкатулке, и вот они!
Маринка разжала кулак. На ладони лежали два тонких винтика.
Ребята быстро шли по тёмной улице. Темнота была особенная, какая бывает поздней осенью по утрам в Ленинграде. Солнца не видно. Небо густое, тяжёлое. Кажется, что лежит оно прямо на крышах домов. Убери дома — и вяло осядет оно
У одной из таких лампочек над воротами Лёва остановился.
— Разве в этом доме? — спросила Маринка.
Она в прошлый раз так встревожилась, увидев здесь Лёву, и так к нему бежала, что не запомнила ничего.
Дом был тот самый. Это Лёва хорошо помнил. А вот которое окно? Все они в первом этаже одинаковые, все над оконцами подвала и все теперь закрыты. Как же отличить?
Пришлось Лёве с Маринкой вскакивать на выступ и заглядывать во все окна подряд.
Вот сидят старичок и молодой мужчина. Старушка наливает им чай.
В другом окне опять те же старичок и молодой мужчина. Значит, у них в комнате два окна.
Вот девочка запихивает в портфель мятые тетрадки и хнычет. Ну её!
Вот бреется толстый гражданин в пижаме. Увидел подглядывающих Маринку с Лёвой и замахал на них, как на кур: «Кыш, кыш!» Даже мыльные хлопья со щёк полетели.
А вот тёмное окно…
Ещё одно тёмное… Совсем ничего не видно.
Но следующее, наконец, то, которое Лёва с Маринкой ищут.
Горит красивая зелёная настольная лампа. Белеют простыни на раскладушке. Журавленко в трусах и майке сидит у письменного стола и держит перед собой крохотные аптекарские весы с двумя чашечками. Он кладёт на них какие-то четырёхугольные плитки поменьше спичечной коробки… Взвесил и быстро пишет, пишет…
— Постучи, — шепчет Маринка Лёве.
Лёва стучит.
Журавленко быстро оборачивается и подходит к окну. Он с удивлением смотрит не на ребят, а на улицу и приоткрывает одну створку окна.
— Это мы, — говорит Маринка.
— Уже утро? — удивляется Журавленко.
Потом он рассматривает тонкие винтики из шкатулки Михаила Шевелёва, оставляет их себе, а про большой, толстый винт и зубчатое колёсико, улыбаясь, говорит:
— Клад! Но пусть он хранится у вас. Если понадобится, — ведь дадите?
— Конечно, дадим! — обещает Маринка.
А Лёва догадывается, что этот «клад» не нужен.
И вдруг оба слышат за спиной звучный басок:
— Вот тебе и раз: Ваня Журавленко! Сколько лет, сколько зим!
— Могу сказать точно: шесть лет и шесть зим, — отвечает Журавленко, сразу похолодевшим, сдержанным голосом.
Лёва с Маринкой оборачиваются и видят невысокого человека с розовеньким лицом. Он солидный, представительный. Всё на нём тёплое, добротное, всё —
— Как же, помню, помню, — говорит розовенький человек таким самодовольным голосом, будто говорит себе «браво, браво» за то, что помнит. — Да, пожалуй, было это лет пять — шесть тому назад. Является ко мне блестящий архитектор Иван Журавленко с немыслимой затеей. Помнишь, я сразу, со всей прямотой тебе сказал: «Брось, Ваня! Что ты в этом деле понимаешь? Куда, брат, суёшься!»
— Совершенно верно, — подтвердил Журавленко. — Выйдя из твоего кабинета, я даже запел:
«Эх, куда ты, паренёк. Эх, куда ты? Не ходил бы ты, Ванёк, Во солдаты».— И правильно. Значит, сразу понял.
— Ещё бы! — снова подтвердил Журавленко.
— Я, брат, объясняю людям так, что мою мысль сразу понимают, — с удовлетворением отмстил розовенький человек и оглядел Маринку и Лёву. — Твои? Хорошие ребятки. Только отчего ж ты, товарищ архитектор, выбрал себе квартирку так низко? Лично я ниже второго этажа не люблю. Зато райончик у тебя — красота! Зашёл бы, да спешу. Тут поблизости у меня с утра совещание. А вообще-то, в двух словах, жизнь как?
— Жизнь прекрасна и удивительна, — серьёзно, без малейшей иронии ответил Журавленко.
— Прекрасна не прекрасна, а в общем ничего, обходимся, — сказал розовенький. — Ну, будь здоров!
Он повернулся, через плечо небрежно бросил:
— Может, как-нибудь ещё встретимся, — и пошёл.
— Непременно встретимся! — упрямо сказал ему вслед Журавленко.
Он стоял прислонясь к косяку и о чём-то напряжённо думал, не замечая, что у него голые плечи и руки, а в окно врывается холодный ведер.
Лёва молча, с усилием прикрыл окно, потому что нелегко это сделать снаружи. Маринка проворчала:
— Воспаление лёгких ему надо получить!
И они пошли в школу. Впереди них шагал розовенький, почти круглый человек. Шагал так, что туловище и голова были совершенно неподвижны и, казалось, что вместо живого человека по улице плывёт памятник.
— Интересно, кто он такой? — вслух подумал Лёва.
— А почему Журавленко так пел? Почему сказал «непременно встретимся»? — быстро, горячо спрашивала Маринка.
Но они не могли ответить друг другу на эти вопросы.
Глава девятая. Взрывы
Когда они возвращались из школы, у дома Журавленко стояла толпа любопытных ребят.
К окну было не подойти. Ребята весело галдели и говорили одновременно. Невозможно было понять ни единого слова.
За окном сначала ничего особенного не происходило. Но вот мелькнула короткая вспышка и послышался лёгкий грохоток.
Все заговорили громче. Какой-то мальчишка, прильнув к окну, закричал: