Журавленок и молнии
Шрифт:
– Только к Новому году спектакль не подготовить. Самое близкое – это к весенним каникулам. И надо, чтобы всем был сюрприз. Вот поэтому и не следует принцу и Золушке появляться на карнавале… Ну как, молодые люди? Согласны?
Журка не знал, согласен ли. Никогда он театром не увлекался. А Иринка? Она… она, кажется, была согласна изо всех сил. Она порозовела, опустила глаза, кончиком языка обвела губы и неловко спросила:
– А почему мы?.. Мы же не артисты… У вас же драматический кружок есть…
– Да там же все такие оболтусы, ростом с меня. Восьмой класс и старше! А в сказке у меня Золушка и принц как раз такие, как вы,
– Это намек, что ли? – подал голос Горька.
– Да бог с тобой, Гаврошенька! Почему намек?
– А вчера, когда я стихи рассказывал, вы сказали, что у меня чувства юмора нет.
– Я уже забыла… А вообще-то у шута очень интересная роль… Ну что, добры молодцы, как моя идея?
– А у нас получится? – тихо спросила Иринка.
Вероника Григорьевна серьезно сказала:
– Вы уж мне поверьте, я сразу чувствую. Я же вам сказала: вы настоящие…
Иринка спросила у Журки одними губами:
– Давай?
Он улыбнулся ей:
– Давай… А на карнавал в морских костюмах пойдем. Я тебя семафорить за один вечер научу.
Цветной телевизор
Карнавал получился замечательный. Иринка и Журка пришли одетые юнгами и лихо сигналили флажками новогодние поздравления. Горька читал стихи про бой с королевскими гвардейцами и палил из пистолета. Палил, пожалуй, лучше, чем читал, но ему хлопали и за то, и за другое. Сашка и Вовка Лавенковы изображали Карлсона и Малыша. Сашка для этого затолкал под широкий клетчатый пиджак две подушки и приладил к спине вентилятор с батарейкой, а Вовке ничего особенного и не понадобилось: джинсы, пестрая рубашка – вот он и Малыш. Были еще космонавты, Буратино, Чиполлино, страшный гоголевский Вий, одноногий Сильвер из "Острова сокровищ". Митька Бурин явился в богатырских доспехах, заявил, что он Илья Муромец, и устроил бой с шестиклассником Вовкой Графовым – тот махал крыльями из лохмотьев, пускал изо рта дым и свистел, как настоящий Соловей-разбойник. Битва получилась нешуточная, даже запахло скандалом: из-за дыма, которого набралось больше, чем хотелось бы…
А потом были каникулы – такое снежное, беззаботно летящее время. Катание на лыжах и санках с Маковой горы, ледяная крепость на пустыре, спектакль "Синяя птица" в ТЮЗе, веселые вечера у Иринки, когда вместе с Игорем Дмитриевичем придумывали декорации к Золушке… А если нагулялся и устал, можно включить телевизор – и смотри сколько хочешь. Программа на каникулах была такая, что сиди у экрана хоть с утра до вечера.
Правда, цветного телевизора все еще не было. Отец бодро говорил, что "дело движется" и скоро "все будет о'кей". При этом он смотрел на Журку, словно приглашал порадоваться вместе. Журка отводил глаза и не отвечал. Повисало молчание. У мамы опускались руки, и она смотрела то на Журку, то на отца, словно спрашивала: "Ну сколько же можно быть чужими?" И чтобы она не мучилась, Журка выдавливал что-нибудь такое:
– А чего спешить… И этот неплохо работает…
Цветной телевизор появился после каникул, в середине января. Однажды под вечер Журка явился от Иринки и услышал в комнате шум, веселые голоса и песню.
На месте старого телевизора стоял новый – большущий, на тонких растопыренных ногах. Мама стояла над ним, согнувшись, как над стиральной машиной. Отец, сидя на корточках, двигал рычажки и крутил регуляторы. На выпуклом экране, дергаясь то ли от помех, то ли от вдохновения, рвали струны электрогитар волосатые парни в алых рубашках. Рубашки были нестерпимо огненные. Гитары – разноцветные.
– Вот это палитра. Как у Иринкиного папы, – сказал Журка.
Мама и отец повернули к нему веселые лица. Отец спросил:
– Ничего машина, а?
Журка видел, как в маминых глазах метнулось беспокойство. Сказал куда-то между мамой и отцом:
– Ничего. А какая марка?
– "Радуга-семь," – сообщил отец гордо, будто сам разработал эту систему.
Мама облегченно сказала:
– Саша, переключи на вторую программу. Мне показалось, там краски бледнее. Отчего это?
– Потому что местная студия. Халтурщики, – отозвался отец и защелкал переключателем.
Заметались полосы и зигзаги, потом на экране возникла солидная розоволицая дама и сказала круглым, авторитетным голосом:
– …а вопрос это совсем не простой. Одни говорят – школа, другие – семья, третьи – они сами. Едва ли можно ответить на это однозначно. Целый комплекс причин заставляет нас думать, что…
Дама была похожа на директоршу Журкиной школы – спокойную и несердитую Нину Семеновну. И говорила она, кажется, тоже что-то педагогическое…
– Давай переключим, – сказал отец. – Сейчас хоккей…
– Подожди, подожди, тут что-то интересное… – Мама взяла с телевизора газету с программой. – Что это за передача?.. Ага, "Подросток – проблемы и тревоги". Журка, это про тебя…
– Разве я подросток? – сказал Журка.
– А кто же ты? – удивился отец.
Журка не ответил бы, но мама тоже смотрела вопросительно, и он сказал ей полушутя:
– Подросток – это во! Ростом с тебя. А я еще малое, недоразвитое дитя.
– Недоразвитое – это верно, – засмеялась мама и хотела взъерошить Журке волосы, но он увернулся. Опять взглянул на экран. Розовощекая тетя продолжала беседу:
– …однако при всех спорах нельзя забывать, что без благотворного, здорового влияния семьи полноценное воспитание становится крайне затруднительным. А чему могут научить детей люди, которые не только забывают о своем отцовском и материнском долге, но зачастую вообще теряют человеческий облик?.. У нас есть кинопленка, отснятая недавно в городском медвытрезвителе. Чувство тревоги и возмущения вызывают эти кадры…
Журка увидел длинное помещение с барьером, скамейки вдоль стен, поникших людей на этих скамейках. Два милиционера с очень красными петлицами на шинелях вежливо вели какого-то дядьку – он заплетал ногами. Потом на экране возникло женское лицо – измятое морщинами, с маленьким беспомощным подбородком. В морщины скатывались и терялись в них мелкие слезинки. К мокрым от слез щекам прилипали кончики растрепанных волос. Слегка измененный, но знакомый голос розоволицей дамы произнес:
– Ее привели сюда по требованию соседей. Соседи же рассказали нам, что у этой женщины есть десятилетний сын. Однако дома его в этот поздний час не оказалось… Скажите, пожалуйста, где сейчас ваш мальчик?
Плачущая женщина заморгала, на лице проступили тревога и жалость.
– Гуляет он, сыночек мой, к товарищу пошел… – хрипловато и бормочуще заговорила она – Он вот придет, а я…
– А вас не беспокоило, почему его до сих пор нет дома? Неужели вам все равно, что с вашим сыном?