Журавли и цапли . Повести и рассказы
Шрифт:
На командира Юльку жалко было смотреть. Неужели они пришли сюда только за этим? Замаскироваться и ждать? Ну, нет… Боевая Юлькина душа жаждала активной деятельности.
— Разрешите обратиться? — Юлька, как ученица, подняла руку. Орел недовольно кивнул. — Разрешите послать разведку?
Орел понимающе усмехнулся.
— Я еще не кончил, — сказал он. — Замаскироваться и ждать ракеты. Зеленой, если там, — он кивнул в сторону Ведьмина брода, — все в порядке, или красной, если нас позовут на помощь.
Мы разошлись по ротам, отобрали самых зорких и, как птиц, рассадили по деревьям.
Потянулись минуты ожидания. Дозорные не подавали признаков жизни. Юлька не выдержала, полезла проверять посты и первой увидела ракету.
— Красная! — тревожно закричала она.
Голос ее упал на
— Вперед! — подал голос Орел, поднимая роты. — За мной! — И юнармейцы, как молодые лосята, напролом понеслись за своим вожаком.
…Зарецкий лес командир Спартак знал наизусть, как таблицу умножения. И страха перед лесом, в отличие от комиссара Нины, у него не было. А у Нины был. Москвичка, она знала лес только по сказкам, которые почти все вышли из леса. Ну а по сказкам зверья в лесу видимо-невидимо. Ничего удивительного, что комиссару Нине всюду мерещились то хищная рожица кумушки лисы, то несытая пасть серого разбойника волка, то курносая морда царя северных зверей — медведя. Всякий раз, когда это случалось, комиссар Нина благоразумно пряталась за мужественную спину командира Спартака и оттуда, из-за спины, информировала своего спутника:
— Ой, волк… Ой, медведь…
Наконец Спартаку это надоело, и он, вздохнув — так было жаль разочаровывать спутницу! — признался:
— В нашем лесу безопасно, как в зоопарке.
— Да, но в зоопарке звери в клетке, — возразила Нина.
— А в нашем лесу, — сказал командир Спартак, — их совсем нет.
Комиссару Нине сразу стало скучно: лес без зверей, что дом без жильцов — неуютно и одиноко. Чтобы развеселить спутницу, командир Спартак стал на все лады передразнивать птиц: стрекотать, щелкать, куковать, пищать, каркать, ухать, цвенькать и звенькать. Но разве в лесу на каждый свист отзовешься? И он, исчерпав свои возможности, сдался. Дальше пошли молча, каждый думая о своем: Спартак — о деле, на которое решился, Нина — о Спартаке, первом и единственном мальчишке, которому удалось с ней сладить. С ней, от которой еще там, в Москве, открещивались все, кто был причастен к ее воспитанию. «Плыви вдоль, — требовали они, — и тебя не собьет течением». А она со своим дурацким характером не хотела вдоль, а норовила поперек, и течение жизни частенько сбивало ее с ног.
«Все в лес, а ты по дрова», — злилась вожатая, когда она, вместо того чтобы учиться штопке в кружке умелых рук для девочек, воспылав вдруг непонятной любовью к кожаному мячу, пыталась затесаться в сборную лагеря и занять в ней — ни много ни мало — место центрального нападающего!
«Чтобы узнать, сколько от Москвы до Брянска, не надо каждому заново бить ноги, — внушал ей учитель географии, — достаточно поверить карте». Но Нина карте не поверила и, купив шагомер, отправилась однажды утром пешком на мамину родину. Увы, она не согласовала своих действий с желудком, и тот, сердито заурчав среди дня от голода, заставил ее вернуться на электричке обратно. Зато потом, когда тот же учитель, решив проверить ее познания о космосе, спросил, знает ли она, как далеко от Земли до Луны, Нина ответила, что не совсем уверена в этом, но зато с точностью до одной тысячной сказать может, сколько шагов от Москвы до Внукова. Она была искренне удивлена, когда учитель сердито отверг ее предложение и сказал, что может с точностью до одной единицы сообщить, какая отметка по географии ожидает ее в четверти.
И вдруг все изменилось. Она, как тот шарик в детской игрушке, каталась, каталась по зеленому полю школьной жизни, не попадая в свою лунку, и вдруг попала!.. И если учителя и вожатые по-прежнему склоняли ее фамилию, то совсем в другом значении, со знаком плюс, а не минус, в пример, а не в порицание другим. А все он, Спартак. Она к нему сразу потянулась, едва увидела. И тут же разозлилась на себя за то, что потянулась, за то, что, сама того не желая, жила только думой о нем, а он, в отличие от нее, не только не думал о ней, а как будто даже и не замечал вовсе. Он был всегда разным: в решительную минуту — решительным, в грустную — грустным, в веселую — веселым, но в любую минуту — активным и никогда — пассивным. Увидеть командира Спартака без дела было так же невозможно, как птицу без движения, с одним, правда, исключением: когда оба спали. Он всегда всем был нужен, и все, кем он командовал, подчинялись ему охотно и весело. Ей тоже хотелось этого, но она ведь никогда не плыла по течению…
Это случилось на другой или третий день ее пребывания в новой школе.
Командир Спартак проводил занятие на тему «Что должен знать юнармеец?». Построил роты буквой «П» (в каре, по-военному), скомандовал «Вольно!» и ходил вдоль фронта, внушая:
— Участвуя в игре на местности, юнармеец обязан внимательно вести наблюдения и обо всем замеченном немедленно докладывать командиру, смело и решительно действовать в наступлении, стойко — в обороне, проявлять решительность… — Тут он вдруг обернулся и увидел Нину. — Девочка, — сказал он, — стань в строй.
— Вот еще! — вспыхнула Нина.
— Тогда уйди, — приказал Спартак.
— Вот еще…
Командир Спартак впервые с любопытством посмотрел на Нину. Подумав, крикнул:
— Санитары первой роты, ко мне! — Две пионерки — сумки на боку — выбежали из строя. — У этой девочки боевая травма, — сказал Спартак, на глаз ставя диагноз, — перелом ноги. Оказать первую помощь!
И Нина глазом моргнуть не успела, как оказалась в плену у санитарок. Попробовала отбиться, да где там. Санитарки в два приема укротили строптивую «пострадавшую» и, спеленав, как новорожденную, уложили на носилки.
— Ваше приказание выполнено!
Командир Спартак с видом знатока осмотрел перевязку и поблагодарил санитарок «за службу».
У Нины было два выхода — зареветь или обратить все в шутку. Она не воспользовалась ни тем, ни другим. А лежа на носилках, смерила командира Спартака насмешливым взглядом и сказала, что шина наложена неправильно, и потребовала оказать ей помощь по всем правилам медицины. Уж она-то, дочь хирурга, знала, как делают перевязки. Санитарки — те просто ошалели от такой наглости. А Спартак, чтобы не уронить свой командирский авторитет в глазах рядовых юнармейцев — вдруг с шиной действительно что-нибудь не так? — приказал тут же распеленать «пострадавшую» и выпроводить вон из расположения части. Но Нина, освободившись от бинтов, наотрез отказалась уйти.
— Чего же ты хочешь? — заорал командир Спартак, теряя терпение.
— Стать в строй! — с вызовом ответила Нина.
Потом было много всякого… И «заговор» с целью побега на Северный полюс. И обещание, в связи с этим, учиться не хуже других. И военизированная эстафета, в которой она отличилась и принесла победу «журавлям». И неожиданное комиссарство… Хотя, как сказать, неожиданное. Очень даже ожиданное. Конечно, командиру Спартаку и в голову не приходило, что она во всем соревнуется с ним. Ему казалось, просто старается, как все, кем он командовал. Но она не просто старалась, а с упорством, которого раньше даже не подозревала в себе, стремилась стать такой же незаменимой в батальоне, как он. И стала, потому что, когда хотела, умела ладить со всеми. Другое дело, что она редко хотела этого. Зачем? А тут была цель — дружба со Спартаком. И она пришла к ней, эта дружба, как перед тем пришла дружба со всеми. Став нужной всем, она как воздух стала нужна Спартаку. Она огорчилась, когда раз невзначай услышала, как «журавли» хвастались перед «цаплями»: «Наш командир — на пять, а комиссар — на пять с плюсом», и показывали большой палец. Вот уж чего она меньше всего хотела. И насторожилась. И никогда ничего не предпринимала прежде, чем, подумав, не убеждалась, что ее поступок не повредит авторитету Спартака, что она своим приказом, распоряжением не оттолкнет от себя командира «журавлей», вернее, не даст тому повода оттолкнуть ее от себя.
Он позвал ее в лес, и она, не задумываясь, пошла, хотя знала, что батальон не простит этого ни командиру Спартаку, ни ей, своему комиссару. Тайна «Суда Мазая» была общей тайной, и украсть ее у всех значило обидеть всех, попросту говоря, предать. Но дружба с командиром Спартаком была ей дороже дружбы с батальоном Потому что первая могла быть (и она верила в это) на всю жизнь, а вторая… Вторая, увы, должна была умереть, как только окончится игра «Зарница». К этой, второй дружбе она и относилась, как к игре… Но все же, все же, все же, игра игрой, а на душе у нее кошки скребли, и мысль о преданной дружбе не давала покоя.