Журавли покидают гнезда
Шрифт:
— Вы уверены, что они не погнались за нашими? — спросила Синдо тихо.
— Не знаю, — тревожась, ответил Чунсеб и опять поглядел на Синдо с сочувствием. — Помяли они тебя крепко. Нет, не сбежать теперь…
— Слушайте меня, отец Чангера, — сказала Синдо горячо и поспешно, — если вы желаете мне добра — услужите в одном.
— Говори, дочка.
— Там много убитых. Постарайтесь достать наган. Постарайтесь принести сюда.
Старик отпрянул:
— Что угодно, только не это. Это не проси. Нет, нет, это не проси. Опять
Он был неумолим, поэтому Синдо сказала:
— Ну, коль так — ступайте к ним. Скажите Хагу, что я пришла в себя.
— Он тебя не тронет. Он простит. Сестра ты ему родная.
— Не простит он. Да и не надо… — Она не договорила и, еле держась на ногах, сделала несколько шагов к разбитому окну. Мутными глазами глянула в темноту и упала рядом с остывшим «максимом».
Старик подлетел к ней, поднял ее голову.
— Дочка, дочка, — зашептал он, — виноват я. Хотел как лучше. Хорошо, я принесу тебе этот наган. Ты только не помирай. Я сейчас…
Старик огляделся. Рядом валялась кожаная тужурка Синдо. Подтащил ее рукой, подложил под голову Синдо и ушел украдкой.
Ожидая старика, Синдо попыталась подняться — не смогла. Отчаяние охватило ее: зачем ей наган, если она не сможет выстрелить…
Она поднялась на локти. Перед нею стоял кто-то. Это не Чунсеб. У старика ботинки и шаровары. У этого — сапоги. Она приподняла голову и увидела Хагу.
— Вот и встретились, — сказал он, улыбаясь.
— Коль встретились — помоги мне сесть, — сказала Синдо, сохраняя былую гордость.
Хагу недоверчиво оглядел ее и, убедившись, что у нее нет оружия, помог сесть, а сам попятился назад. И без того покрасневшее от водки его худое лицо в свете костра было багровым.
— Выходит — кончились твои похождения, сестричка, — сказал Хагу. — А мои только начинаются. И тех побьем, — он ткнул рукой в разбитую дверь.
«Неужели они пустились в погоню?» — подумала Синдо. И чтобы проверить его, сказала:
— Наши скоро вернутся, и я сожалею, что не смогу увидеть, как вы, храбрецы, поведете себя. Уж если пять бойцов усеяли поляну трупами, то, думаю, волки вы никудышные.
— Мне наплевать, сколько их дохнет, — сказал Хагу. — Важно то, что я вернул хутор. Где Мартынов?
— Где ему быть, он в отряде Красной гвардии.
— Врешь! Он был здесь. И сбежал, увидев нас.
И по тому, как Хагу махнул рукой и выругался, Синдо поняла, что они не преследовали отряд.
— Ну ладно, — сказал он. — Бог даст — свидимся. И слава этому богу, что с тобой столкнул. Нет, я тебя не трону. Это сделают другие. Хочу высказаться.
— Говори.
— К большевикам у меня нет ненависти. Они у меня землю не отнимали. К тебе и Мартынову счет имею. Вы согнали меня с хутора.
— За дело. Помогал контре.
— А если помогал — свое отдавал. Не твое, не его.
— У власти Советов нет ни твоего, ни моего. Все едино, — сказала Синдо. — Мелко ты, Хагу, плаваешь. Ты мечешься в поисках виновных. Глумишься над невинными. Убил Бонсека и Эсуги. И меня добьешь, как Егора. Но землю не получишь.
— Может быть, — пробормотал Хагу. — И все равно человек я. Помню, как ты меня жалела, когда я обессиленный падал с косой в руках. Ради того чтобы скотину кормить, избу срубить, чтоб и половник наш сухим не был. Вот почему не мог покориться твоему закону. Но это в прошлом. Что теперь-то?..
— Только об одном я сожалею, что не смогла тебя обезвредить, — сказала Синдо. — Ты не имеешь права жить, Хагу.
Хагу сплюнул.
— Жить-то тебе осталось секунды, а поучать меня берешься. Вот как станут пытать, быстро отречешься. Не лучше ли подумать о том, как обмануть смерть?
— Ты хочешь мне помочь?
— Я?.. А почему бы и нет? Сестра ты мне. Мерзкая, но — сестра. Так и скажу кому надо. Поклонюсь им в ноги. Они уступят, если ты верой и правдой служить будешь.
С улицы донеслась брань. Кто-то истошно кричал. Вслушавшись, Синдо узнала голос Чунсеба. Раздался выстрел, и голос замолк.
— Выбивают трусость из солдат, — пояснил Хагу.
Синдо молчала, уронив голову на грудь.
— Они уверены, что я мертва? — спросила она тихо.
— Нет. Меня послали привести тебя в чувство. Атаман скоро сам сюда явится.
Синдо легче было бы услышать приговор о расстреле. Она знала, что ее измученное тело теперь не подчинялось разуму, но была уверена, что они не смогут сломить ее.
— Так вот, — сказала Синдо твердо, — просьба у меня к тебе. Лиши их удовольствия видеть оскверненное тело твоей сестры.
— Что я должен сделать?
— Застрелить меня.
Хагу онемел. Он знал упрямый характер сестры, но все же надеялся, что она станет упрашивать помочь ей сбежать или, в крайнем случае, попросит его поговорить с атаманом о помиловании. Он попятился.
— У меня бы рука не дрогнула. Не дрогни же и ты! — настаивала Синдо. — Всего один выстрел.
— Нет, нет, не могу, — странно улыбаясь, прошептал Хагу. — В других — раз плюнуть, а в тебя — не могу.
— В таком случае дай мне твой наган. — Синдо протянула руку. — Я облегчу твою задачу. Не бойся, не трону. Придет время, и ты, возможно, приставишь дуло к своему виску. Только не от гордости, а от безысходности. Дай мне наган, Хагу.
Минуту-другую Хагу стоял неподвижно, лихорадочно покусывая крепко сжатый кулак. Было видно, что он думал, как ему поступить.
— Меня все равно не пощадят, — наседала Синдо. — И ты это знаешь. Поэтому не медли. Прошу тебя.
— Неужели ты сама себя… сможешь? — заикаясь, спросил Хагу.
— Дай наган, Хагу! — настойчиво повторила Синдо.
Завороженный ее решимостью, Хагу невольно потянулся к кобуре, но тут раздался выстрел. Он упал. В дверях стоял Юсэк.
Опустив руку, в которой все еще дымился пистолет, он приблизился к Синдо.