Журнал 64
Шрифт:
Так что кричала девушка о том, что ей невыносимо тесно, молила об освобождении, в первую очередь призывая свою мать.
– Мама, приди и помоги мне. Я прижмусь к тебе и буду умолять остаться со мной навеки, – причитала она в протяжном завывании.
Ах, если бы снова посидеть у своей матери в небольшом фермерском садике, занимаясь чисткой бобов. Как бы она…
Нэте смолкла, когда в дверь принялись стучать и орать, чтобы она заткнулась. Причем не персонал, а кто-то из девиц со второго этажа. И по коридору разнесся звон колокола, так как девушки стали покидать свои комнаты, тем самым приводя в действие
Менее чем через двадцать секунд Нэте втолкнули поглубже в каморку. Она с визгом откинула голову, когда ее пронзила длинная игла, и комната растаяла перед глазами.
Когда пленница очнулась с туго связанными кожаным ремнем руками, у нее больше не было сил кричать.
Так Нэте пролежала весь день, а когда ее решили покормить, отвернулась и принялась думать об убежище на острове за поросшим сливовыми деревьями холмом и солнце, свет которого разбивался листвой и кустарником на искрящиеся пучки лучей.
И у нее всплыли воспоминания о пролежнях на сене в сарае, остающихся после их с Таге любовных игрищ.
Она пыталась перевести мысли на воспоминания о детстве, потому что ей все время мерещилось надменное лицо Курта Вада.
Нет, о нем думать она не станет. Этот подлый ублюдок разрушил ее жизнь, и Нэте никогда не выбраться отсюда той же, какой была прежде, теперь она это осознала. Жизнь промелькнула у девушки перед глазами, и всякий раз, когда вздымалась грудь, ей хотелось, чтобы дыхание остановилось навечно.
«Я больше никогда не стану есть», – сказала она сама себе. Курт Вад – дьявол, он искалечил ее жизнь.
Когда в течение нескольких дней Нэте отказывалась принимать пищу и перестала даже испражняться, пригласили врача с материка.
Он, видимо, воображал себя ангелом-хранителем, по крайней мере называл себя «помощником страждущих», однако вся помощь ограничилась воткнутым в руку шприцем и поездкой в больницу Корсёра.
Здесь ее содержали под наблюдением и немедленно отворачивались, как только пациентка принималась умолять их проявить милосердие и благосклонно поверить в то, что она обычная девушка, попавшая в беду.
Лишь однажды в комнате оказался человек, готовый ее выслушать, но в тот момент Нэте была настолько накачана лекарствами, что проспала почти целые сутки подряд.
Это был мужчина лет двадцати с небольшим, навещавший миниатюрную тугоухую девушку. Ее положили с утра, и теперь она была за занавеской у противоположной стены напротив изножья. Нэте слышала, что у нее лейкемия, и, несмотря на то, что она понятия не имела, что это такое, поняла, что девушка скоро умрет. В полубессознательном состоянии Нэте сумела понять это по глазам родителей, когда те отвернулись от своего дитяти. Во многом она завидовала ей. Покинуть скорбный мир в окружении любящих людей – разве ж не благодать? Да к тому же еще молодой доктор скрашивал ее последние дни чтением книг или слушанием, как читает она сама…
И Нэте прикрыла глаза и слушала, как он спокойным голосом помогал тонкому чистому голоску формировать слоги, слова и предложения, чтобы они обретали смысл, причем в таком темпе, что даже Нэте в своем затуманенном состоянии могла следовать за чтением.
А когда
Уходя, он тепло улыбнулся Нэте.
Улыбка запала ей в сердце, и тем вечером она даже согласилась немного поесть.
Спустя два дня девушка умерла, а Нэте готовилась к отправке на Спрогё, более молчаливая и сдержанная, чем обычно. Даже Рита оставила ее ночью в покое, но она в тот момент была озабочена совершенно иными проблемами. Вернее, все они.
Потому что на той же лодке, на какой Нэте привезли обратно на остров, приехала и Гитта Чарльз.
Глава 37
Сидя на краю двуспальной кровати, уставившись на почти прозрачные веки своей возлюбленной, которые скрывали ее глаза на протяжении уже трех суток, он имел достаточно времени для того, чтобы от души проклясть события последних дней.
Все рушилось на его глазах. Аппарат безопасности, разработанный для устранения препятствий, совершил фатальную ошибку, а люди, раньше молчавшие, теперь широко открыли рты.
Создавалось ощущение, что в самый разгар триумфа «Чистых линий» к ним проникли всяческие несчастья, жаждущие добраться до него и его жизненных принципов, подобно голодным псам.
Почему им не удалось остановить двух полицейских ищеек? Это должно было случиться во что бы то ни стало. Микаэль, Лёнберг и Касперсен пообещали сделать все возможное – и все же не сумели…
Лицо жены чуть вздрогнуло, почти незаметно, но сердце у Курта екнуло.
Он посмотрел на свою согнутую руку, гладившую щеку Беаты, и неожиданно ощутил прилив сил. Рука скользила по коже возлюбленной, между признаками ее и его старения не было особой разницы. Но через несколько часов она будет мертва, а он – нет, и эту разницу между ними он вынужден принять, если, конечно, хочет жить дальше. Правда, в данный момент Курт как раз этого не хотел. Но он обязан жить. У него еще были кое-какие нерешенные задачи, а сразу после их разрешения можно подыскать надгробный камень и заказать каменщику выгравировать сразу два имени.
Услышав неприятный звук, Вад обратил взгляд на тумбочку. Звук исходил от айфона, а не от засекреченного телефона, каким он теперь предпочитал пользоваться. Старик рассерженно взял в руки мобильник и открыл входящее сообщение.
Ссылка от Герберта Сёндерскова.
«Значит, он все-таки выполнил задание, хорошо», – подумал Курт. По крайней мере, одна из разболтавшихся личностей ликвидирована. Вот так бы и со всеми…
Он нажал на ссылку и подождал появления картинки. И подскочил на месте от предательского сообщения.
Улыбающийся Герберт вместе с такой же улыбающейся Миа махали ему на фоне великолепного буйного пейзажа. Над фотографией располагался короткий текст: «Ты нас никогда не найдешь».
Скопировав файл на ноутбук, Курт открыл изображение на весь экран. Снимок был сделан всего десять минут назад, небо над супружеской парой было совершенно красным от заходящего солнца. За спинами у них виднелись пальмы, а еще дальше можно было различить темнокожих людей и открытый синий океан.