ЖУРНАЛ «ЕСЛИ» №10 2007 г.
Шрифт:
Егору была видна только потная спина Кулипаныча, орудующего охотничьим багром, как винтовкой в штыковом бою.
– Это вам за сапоги! – гремел голос Яшки в первых рядах. – Ну, кто еще хочет комиссарского тела? Подходи!
Перед стиснутым со всех сторон каре стремительно рос вал мертвых муравьиных тел, но все новые солдаты, щелкая жвалами, взбирались по трупам собратьев и бросались на людей сверху.
Кулипаныч вдруг замер, выронил багор и грузно осел, заваливаясь на спину. Лицо его был залито кровью. Егор кинулся к нему и сейчас же услышал над головой оглушительный щелчок сомкнувшихся челюстей. Он ударил дубиной
Он не слышал собственного крика. Ярость, затопившая мозг, отсекла лишние звуки, вытеснила все мысли и чувства. Осталось одно страстное желание убивать. Глаза сами находили очередную цель, ноги точно рассчитывали разбег, прыжок – и руки, не ожидая команды мозга, обрушивали дубину на врага, безошибочно выбирая наиболее уязвимое место. Он не знал, что творится вокруг и как развивается битва. Временами казалось, что он остался один посреди моря черных панцирей, но это лишь придавало ему сил. Он снова крошил хитиновые черепа, косил антенны усов, топтал корчащиеся под ногами тела, а затем откуда-то появлялся с ног до головы заляпанный слизью Яшка или бледный как смерть Шабалин, становился рядом, и нахлынувшая волна муравьев откатывалась прочь, чтобы через мгновение снова захлестнуть пригорок.
– Мельчают, сучьи дети! – прохрипел Косенков во время короткой передышки. – Поначалу вон какие кони перли, – он толкнул ногой отсеченную муравьиную голову размером с камазовский бензобак. – Першероны! А теперь мелюзга, клячи обозные! Верно, Егорка?
Егор впервые огляделся. На пригорке, почти похороненном под грудами тел, вперемешку муравьиных и людских, теснилась жалкая кучка израненных бойцов – все, что осталось от двух каторжных лагерей. Обступившая их муравьиная армия ничуть не поредела, но, казалось, подрастеряла боевой дух. Малорослые солдаты топтались в нерешительности, перестукиваясь усиками и словно бы совещаясь.
– Похоже, гвардию-то мы перебили, братцы, – Яшка вытер перепачканные в крови и слизи руки о гимнастерку. – Все не так обидно помирать.
– Как же, перебили, – откликнулся Шабалин. – Ты вон туда посмотри!
Егор обернулся на его голос и увидел, как в однородную запыленную массу вражеской армии со стороны муравейника врезается жирный антрацитово-черный клин свежих сил. Новые солдаты, не дожидаясь, когда им освободят дорогу, просто перешагивали через мелких соплеменников и, не снижая скорости, неслись в наступление.
– Боевые слоны Ганнибала, – Шабалин с досадой воткнул обломок копья в землю и сложил руки на груди.
– Да уж, ганибала что надо, – помрачнел Яшка.
– Кваску бы сейчас… – тихо сказал Прокопенко. – Да в баньке помыться. А потом уж пускай режут…
– А-а-а, суки! – взвился вдруг Блошка и бросился вниз с пригорка навстречу стремительно приближающемуся клину. – Молись, отродье тараканье!
Ряды мелких муравьев,
– Эх, Блошка, Блошка, – вздохнул Шабалин и широко перекрестился. – Вот и все, господа. Теперь наш черед…
Егор поднял голову. Белесое небо равнодушно смотрело на муравьиную планету мутным, лишенным солнечного зрачка глазом. Совсем как глаз насекомого, подумал Егор. Треснуть бы по нему дубиной!
И вдруг над самой его головой со свистом пронеслись один за другим три огромных крылатых силуэта. Они заложили лихой вираж, разворачиваясь над вражеской армией, и в то же мгновение перед наступающими муравьями взметнулись частые фонтанчики пыли. Раздался никак не ожидаемый здесь, но до боли знакомый звук – длинная очередь из автомата Калашникова.
– Господи Иисусе! – ахнул стоящий рядом Прокопенко. – Аэропланы!
Но это были не аэропланы. Сухо треща крыльями, над муравьиным войском зависли три большие стрекозы. Егор увидел, как, отделяясь от них, цепочкой пошли вниз маленькие черные точки. Он вдруг понял, что произойдет в следующую минуту, и во все горло заорал:
– Ложись!
Каторжники повалились на землю. Сейчас же в гуще муравьев сверкнуло пламя разрыва, за ним другого, третьего. Накатил грохот. Казалось, на равнине разом заработал десяток грязевых вулканов, выбрасывающих в небо бесформенные клочья плоти, обломки панцирей и оторванные конечности. Егор прижался к земле и закрыл голову руками, защищаясь от липко шлепающих вокруг комьев.
– Стойте! – раздался вдруг отчаянный крик Шабалина, напрасно пытавшегося перекрыть грохот разрывов. – Нельзя! Остановитесь!
Егор поднял голову. Прапорщик со всех ног бежал прямо под бомбежку, размахивая руками, будто хотел прогнать налетающих с неба стрекоз.
– Чего это он? – удивился Прокопенко. – По мне – так райская музыка. Будто родную дивизионную батарею услыхал!
– Дура, – заорал на него пластун Тимоха, торопливо поднимаясь на ноги. – Тут ведь кругом торфяники! Они от любой искры занимаются почище пороха!
Взрывы, постепенно отдаляясь, становились тише.
– Ох, мать моя Первая Конная! – изумился Яшка, вставая. – Чисто!
Каторжники зашевелились, отряхиваясь и протирая глаза. На всем пространстве степи, начиная от вала мертвых тел вокруг пригорка и кончая пыльным горизонтом, не было видно ни одного живого муравья. Лишь кое-где среди трупов еще угадывались конвульсивные движения скребущих землю лап да слабые подрагивания усов.
– Разбеглись… – глуповато ухмыльнулся Прокопенко.
– Нам самим разбегаться надо! – Тимоха указал на закопченные пятна, оставшиеся на месте разрывов. Над ними, быстро густея, поднимались столбы желтоватого дыма. Кое-где уже поблескивало пламя. – Сейчас тут такое будет – пожалеешь, что жив остался!
На пригорок, прихрамывая, взбежал Шабалин.
– Уходим. Быстро! Поднимайте раненых!
– Да разве ж теперь уйдешь… – Тимоха безнадежно махнул рукой.
– А где ж спасители? – Косенков, оторвав от гимнастерки распоротый рукав, наспех заматывал кровоточащую рану на локте.