Журнал «Если», 1994 № 02
Шрифт:
Я пообещал, причем клятвенно, что буду на обеде, который устраивали мои друзья. Основная причина заключалась, разумеется, не в клятве — в конце концов обещания на то и существуют, чтобы не соблюдать их, — а в том, что на обед пригласили мою бывшую жену. Наши друзья, исполненные самых благих намерений, в своем неведении поставили себе целью восстановить наш союз. Они наблюдали за тем, как углублялся наш разлад, жалели меня, поскольку без нее я был всего лишь половинкой здорового духом и телом человеческого существа. А она? Ведь она покинула меня, заявив, что мы только калечим друг друга по обычной для людей привычке:
Когда я приехал, хозяин с хозяйкой радостно приветствовали меня и представили остальным гостям. Мы сели за стол, потом начались танцы, и если бы не беспокойство, что грызло меня, я бы, несомненно, получил от вечеринки огромное удовольствие — а так лишь переводил взгляд с золотых часов, что тикали на каминной полке, на дверь, которая вела в гостиную. Время шло, а жена по-прежнему не показывалась. Я мрачнел… Но вдруг она возникла на пороге, и мое сердце на мгновение сбилось с ритма. Я вздрогнул: она была прекрасна, но первым мне бросилось в глаза не ее лицо, а небесно-голубое платье.
Мы встретились так, будто никогда не расставались, и, хотя знали, что наша встреча, можно сказать, подстроена, искренне радовались ей. Однако под взаимной радостью таился взаимный же страх, ибо мы прочли в глазах друг друга, что нас донимает один и тот же кошмар. Танцуя, мы догадывались, что наши одежды с нетерпением дожидаются мига, когда в них через какие-нибудь два часа спустя вселится нечто и наделит их призрачной жизнью.
Что нам было делать? Мы осознали сразу и одновременно, что нам нужно спрятаться от музыки и от людей, которые, без сомнения, были довольны собой, поскольку со стороны мы выглядели, когда шли к двери, рука в руке, влюбленной парочкой. Мы знали, что нам нельзя разлучаться, и понимали, что, если хотим чего-то добиться, должны действовать. Но как? Каким образом? Итак, во-первых, мы должны держаться вместе, а во-вторых — не снимать своих одежд.
Я отвез жену к себе домой — вернее, к нам домой. Мы поднялись в гостиную и сели в кресла. Время ползло невыносимо медленно. Поначалу мы пытались обсуждать, что это все означает, но разговор не клеился.
Мы почти заснули, когда, около трех, меня словно встряхнула чья-то невидимая рука. Жена, прикорнувшая у меня на плече, увидела, проснувшись, такую картину: я стоял посреди комнаты, извиваясь всем телом, а пиджак трепетал на моей спине, точно приспущенный парус. Мне же довелось узреть, как жена взмыла к потолку; что самое ужасное — черты ее лица сделались расплывчатыми, будто она мало-помалу утрачивала связь с реальностью.
— О, Гарри! — воскликнула она. — Гарри, где ты? — Она дотронулась до меня, и сколь нежным было прикосновение ее пальцев, которые тянулись ко мне словно из другого мира; наши лица, ноги, руки — все исчезло. Тем не менее мы чувствовали ступнями пол и ощущали выступивший на ладонях холодный пот. А затем началась пытка. Я видел лишь небесно-голубое платье, мне казалось, что в наши одежды вселились злые духи, злобные и порочные. Нас разнесло в разные стороны, и теперь мы бессильны были воссоединиться. Я обнаружил, что нас влечет к открытому окну, и тут до меня донесся голос моей жены.
— Гарри! Гарри! — звала она как бы издалека, хотя мы находились в шаге друг от друга. — Гарри! Не оставляй меня, Гарри!
Я ничего не мог поделать. Нас вынесло в окно и повлекло над лужайкой. Наши одежды, по-видимому, вознамерились освободиться от нас. Как долго продолжалась беззвучная схватка в воздухе, определить было невозможно. Я знал только, что мы противостоим неведомому злу. Наконец ярость призраков, похоже, ослабела; по крайней мере, одежды стали выказывать признаки утомления. К тому времени, когда мы добрались до леса, они успокоились. Впечатление было такое, словно они отдыхают. Мне пришло в голову, что они, вероятно, стремились убить нас, однако не сумели осуществить свой замысел. Движение наше становилось все более медленным. Очутившись над просекой, мы с женой рухнули на землю у подножия огромного дуба и потеряли сознание.
Я пришел в себя незадолго до рассвета, от того, что вымок насквозь в ледяной росе. Какое-то мгновение я никак не мог сообразить, где нахожусь, но потом память возвратилась ко мне, и я огляделся по сторонам. Моя жена пропала.
Удостоверившись в том, что ее нигде нет, я побрел домой и, спотыкаясь, поднялся по лестнице в спальню. Там было темно, и я зажег спичку. Чиркая ею о коробок, я имел весьма смутное представление относительно того, где стою, но едва вспыхнул огонек, я увидел перед собой большое зеркало платяного шкафа, в котором отражался человек без головы, зато в вечернем костюме.
Я отпрянул, напуганный не столько отражением, сколько мыслью о том, что привидение вырвалось на волю и что наша схватка с демонами не принесла Желаемого результата Затем я зажег вторую спичку и повернулся к кровати.
На ней лежали бок о бок двое людей; присмотревшись, я различил на их лицах счастливые улыбки. Моя жена устроилась поближе к окну, а я расположился на своем привычном месте, в тени гардероба.
Мы оба были мертвы.
Перевел с английского Кирилл КОРОЛЕВ
Владимир Рожнов,
доктор медицинских наук
СТРЕСС?
ЭТО КАК РАЗ ТО, ЧТО ВАМ НУЖНО!
«Ожидание гибели торопит ее», — это известное изречение вполне применимо к рассказу Мервина Пика. Вооружась логикой, защитившись разумными доводами, герои рассказа отказались от совместной жизни — и остались один на один со своей мятущейся душой. Ожившие одежды — это символ протестующих демонов подсознания, не согласных с подобным решением. Фантазия Пике доводит трагедию сердец до литературного символа, однако, по мысли главного редактора журнала «Психотерапевт России», создателя оригинальной методики психотерапии, костюмы героев вполне поддавались укрощению…
Двадцать пять веков назад Гиппократ сказал: «Медицина стоит на трех китах — нож, трава и слово». Понятно: хирургия, лекарства. Что касается слова, это и есть психотерапия. Но только ли слово в смысловом значении? Нет — и как оно произнесено, с какой эмоциональной тональностью, с каким скрытым подтекстом — одобрения или осуждения. Здесь целое море возможных нюансов и чувств, начиная с мимики и жестов говорящего, до степени понимания слушающего Все это — психотерапия.
С чего начать?