Журнал «Если», 1994 № 09
Шрифт:
Год еще не кончился, как она снова принялась шить, а он — петь, но только теперь уже колыбельные.
Так оно и идет с тех пор. В Лермонте скучать не приходится: дети да няньки, да странники — из самого Ская ведь идут, чтобы с Рифмачом потолковать, успевай поворачиваться! Эта суета не про нас с Гэвином. Нам куда приятней, когда малышня к нам играть приходит. Томас говорит, ремесло его детям на пользу, так что обучены они и печь, и вязать, и за овцами ходить, и все прочее по хозяйству.
И Томас, и Элсбет все твердят нам, что если, дескать, зимой в холмах совсем уж холод одолеет, так нас ждет комната, где всегда топится очаг и перины пуховые.
Часть четвертая
ЭЛСБЕТ
Жизнь краткосрочную и долгое ученье,
Боль испытаний, тяжкий груз побед,
И радость скорбную, что так недолговечна —
Все это именую я Любовью…
«ERSYLTON. Omnibus has visuris vel audituris Thomas de Ersildoun filius et heres Thomae Rymour de Ersildoun salutem in Domino…» [8]
8
«Эрсилтон. Во имя Господа, я, Тэм из Эрсилдауна, сын Томаса-Рифмача из Эрсилдауна, готов встретиться с тобой и выслушать тебя...» (лат.).
9
Trinity House — маячно-лоцманская корпорация Великобритании; основана в 1514 году; в течение нескольких веков пользуется особыми правами и привилегиями; находится в Лондоне.
В последние дни Томас совсем затосковал. А тут как раз в деревне пошли упорные разговоры, да такие странные, вот мне и захотелось, чтобы он послушал.
Молодой Тэм отправился навестить своих монахов в Мелроузе; он учился у них. Этот мальчишка умеет и читать, и писать, а вот как он разбирается, что прилично, а что — нет, я понятия не имею. Не знаю, чего ради ему торчать неотлучно у постели умирающего отца лишь потому, что он — наследник Томаса Лермонта.
И так ясно, что ждать осталось недолго. Наверное, я эгоистка, слишком уж мне хочется в это время побыть с Томасом одной. Даже когда умирали дети, мне было легче. У меня на глазах мой муж с каждым днем становится все слабее, я видела, как постепенно гаснет в нем то, что делало его моим и только моим, и он тратит последние остатки — сил на то, чтобы оставаться человеком.
Первым умерло лицо: на смену то и дело меняющимся настроениям пришло и застыло выражение упорного терпения, глаза чуть затуманились, глядя в те немыслимые дали, где боли уже нет.
Младшие мальчики стали мне поддержкой и утешением, хотя «помощь» их, что Эвина, что Кэя, сводилась все больше к опрокинутым подносам и разлитым бутылям с горячим поссетом, но ведь это потому, что головы у них заняты более важными вещами: что такое жизнь, да что скажут их приятели, да как улыбалась
Нас всегда утешало, что в своих прозрениях он будто обходил знание о смертном часе кого-либо из нас. Даже Мэг и Гэвин ушли сами; Томас знал достаточно, чтобы оказаться рядом с ними в этот час, но не больше. Но потом, примерно год назад, он повернулся ко мне в постели и сказал:
— Ты увидишь, как я уйду, Элсбет. Мне совестно, но я рад этому.
И тогда, впервые за двадцать лет, я обозвала его лжецом.
О, я частенько поддразнивала его, мне всегда хотелось все знать. Понимаете, я думала, что смогу выдержать что угодно; что я готова разделить с ним все его знание… Я хотела разделить с ним все тяготы и радости, ради любви я хотела доказать, что не слабее его, хоть меня и не благословляла Эльфийская Королева, что у меня хватит и сил, и разумения.
И я обещала себе, что никогда не стану бранить его за правду, потому что знала: женщины на такое способны, а мне так хотелось показать, что я — не как все, что он не зря считал меня особенной.
Да только все выходило, как в той сказке про женщину, которая превращалась в печать, и ее мужа, который клялся ни разу не поднять на нее руку и, конечно, нарушал обещание… Нет, конечно, Томас никогда не превращался в печать и не исчезал никуда; и все-таки так оно и было, потому что невозможно твердо исполнять великие обеты в мирской жизни. И мне за эти годы не раз случалось делать как раз то, от чего я зарекалась — не раз и не два, а много… наверное, этим и отличается сказка от настоящей жизни. В сказке нет ничего неожиданного.
Мы и двух лет не были женаты, когда Томаса призвал Роксбургский король, и на этот раз я отправилась с ним. Но рассказать хочется совсем не об этом.
Это случилось уже после того как мы побывали в замке у короля. Канун Св. Мартина в тот год выдался снежным. Тэм был совсем маленьким. К нам во двор заявился какой-то бряцающий оружием отряд. Край лежал в запустении, и мы привыкли, что люди предпочитают путешествовать хорошо вооруженными. Я шила у себя в комнатах; я была хозяйкой дома, поэтому считалось, что я обучаю своих девушек ведению хозяйства, но, сказать по правде, многие из них обращались с иглой куда увереннее! Мы пели за работой. Бетси только что закончила очередную рубашку и рвалась помочь мне; мы как раз препирались по этому поводу, когда внизу послышался топот копыт, почему-то показавшийся нам особенно громким.
Я и головы не подняла, думала, граф приехал, я уже слышала, что он вернулся от королевского двора в Джедбурге, а ему нравилось посидеть с нами у очага, удрав от суматохи, царившей в его замке.
Но Бетси вскочила, быстро выглянула и тут же закричала:
— Хозяйка, гляньте, какие цвета! — Поле недавней битвы осталось за мной, правда, победа оказалась бесполезной, потому что когда я выглянула сама, то разом забыла про всякое шитье.
Я видела раньше эти зеленые и желтые знамена, может, на большом пиру в Роксбурге, где мы были вместе с графом. Цвета наших друзей я уже выучила наизусть, а в Роксбурге просто рябило в глазах, словно ты на ярмарке красильщиков. Новых имен оказалось столько, что сама не знаю, Как мне удавалось их не путать.
— Отправляйся-ка в кухню, — приказала я Бетси,
— скажи, пусть согреют вино для гостей. А ты, Нэн, попроси Вилли разжечь камин в зале и присмотреть за лошадьми. Я сейчас спущусь к ним, только чепец новый надену.
Я нашла Томаса в спальне. Он забавлялся с Тэмом, любимым сыном и наследником, таким же хорошеньким и упрямым, как и любой шестилетний мальчишка, выпрашивающий у матери кусок, пирога… но даже и тогда он временами бывал чересчур серьезным. Они строили страну из пуховой, перины.