Журнал «Если», 1997 № 08

Фостер Алан Дин

Полиция Альбукерке вела себя более или менее сносно. Она давала знать о своем присутствии, намекала, что при необходимости достанет тебя из-под земли, но, как правило, не проявляла излишней ретивости. Альбукерке был достаточно крупным и разношерстным городом, чтобы снисходительно сносить Кипятка и его дружков, тогда как даже десяти-минутная задержка в зоне получасовой парковки могла стоить горожанину жесткого столкновения с блюстителями законности.

Но по-настоящему его место в Лос-Анджелесе или в Нью-Йорке, а не в этой консервативной американской глубинке. Загвоздка заключалась в том, что, перебиваясь случайными

грошовыми заработками, он не мог скопить денег на переезд в другой конец страны. Все хорошие места с невысокой оплатой были оккупированы пришельцами из Мексики. Кипяток не держал на них зла: почти все они были обременены женами, детьми и неосуществимыми мечтами. Можно, конечно, рискнуть пересечь полстраны, голосуя на дорогах, но это грозило гибелью под колесами грузовика с особенно зловредным типом за рулем. Автобусный билет был столь же недосягаем, как и авиационный. Словом, Кипяток прочно прилип к этому дрянному местечку.

Он брел мимо огромного универмага «Бриллианты» и с вожделением таращился на колоссальные витрины. Где-то поблизости наверняка стояла в засаде полицейская машина. Здание универмага было старым, гранитным, с архитектурными излишествами. Очень может быть, что уже в следующем году вместо него здесь появится автостоянка.

Оглядев себя в зеркальной витрине, он пришел к выводу, что выглядит безупречно. Черная куртка с бесчисленными молниями, несколько тщательно подобранных хромированных цепочек, черные штаны в белую полоску, серьга в виде зигзага в мочке левого уха. Больше всего он гордился мальтийским крестом в другом ухе и гладко выбритым черепом с индейским гребнем высотой в три дюйма. Выглядело это несколько традиционно, зато не требовало такого тщательно ухода, как шипы на головах у остальных панков.

Проведя кончиками пальцев по левой половине черепа, он убедился, что на голове появилась щетина. Пришло время для бритья. В остальном же он остался доволен своей внешностью. Мазок-другой тушью для ресниц и губной помадой придал бы его облику дополнительную остроту, однако он не усматривал в этом необходимости, так как совершал сейчас ни к чему не обязывающий ночной променад. Параллельные красные полосы на шее, сбегающие из-под правого уха под воротник куртки, были его собственным изобретением и имели значение символа. Он сумел бы придать им сходство с натуральной кровью, но в этом случае пришлось бы отвечать на вопросы встречных — прямолинейных примитивов.

Он был близок к тому, чтобы все-таки прогуляться до университета, но его останавливала перспектива стычки с богатенькими студентиками из числа «стопроцентных американцев», для которых не существовало лучшего развлечения, чем поколотить случайно подвернувшегося под руку панка. Кипяток, конечно, мог постоять за себя, но не вышел ни ростом, ни осанкой. В особом кармане на штанине у него был припрятан нож, но полоснуть кого-нибудь — такое же мерзкое дело, как и схлопотать самому. Полицейские вряд ли поверят его версии о вынужденной самообороне, если его мучитель, отведавший лезвия, вдруг окажется лучшим игроком университетской футбольной команды.

Цель его прогулки уже маячила в отдалении, однако веселье, на которое он рассчитывал, быстро уступило место разочарованию, а затем злости. Он узнал одного из кретинов, подпирающих стену возле дверей клуба. Несмотря на прихотливую прическу, опровергающую

закон всемирного тяготения, и нарочито продырявленную куртку, Мэнгл по-прежнему выглядел болваном. Паренек из сил выбивался, чтобы его принимали всерьез, но ему недоставало силы духа и энергии, чтобы сойти за крутого анархиста. Недаром настоящее имя Мэнгла было вполне безликим — Майкл.

Паренек заметил Кипятка, который поприветствовал его кивком. Рядом толклась пара девчонок и еще один тип. Обе девчонки были толстушками, хотя одна, брюнеточка, получилась бы ничего себе, если бы сбросила фунтов сорок — пятьдесят. Над дверью заведения горело название:

«РЫБОЛОВНЫЙ КРЮЧОК»

Дверь была покрыта надписями от руки, по большей части непристойного содержания. Рядом с ручкой кто-то прилепил наклейку для автомобильного бампера, гласившую: «Поджарим яппи!». Не обращая внимания на остальных, Кипяток обратился к Мэнглу:

— Что за дела?

— Закрыто, — ответил этот зануда похоронным тоном.

— Сам вижу, тупица! Почему закрыто?

В разговор встряла брюнетка, расположенная к знакомству.

— Прочти вон то объявление. Надо же так пролететь!

Кипяток внимательно прочел объявление. Читал он быстро, хотя не относился к энтузиастам печатного слова. Авторство объявления принадлежало Департаменту здравоохранения Альбукерке.

— Тараканы, — подсказал ему услужливый Мэнгл. — Кишат в кухне.

— Ну и что? Подумаешь, таракан в бургере.

Блондинка фыркала и давилась, ее подружка хихикала. Кипяток терпеть не мог хихиканья. Ломают комедию, решил он. Им здесь не место. Экскурсия в трущобы с зажатыми носиками. Мэнгл, хоть и жалкое существо, по крайней мере стремился сюда душой.

— Почему они просто не закрыли кухню? Зачем понадобилось запирать весь клуб?

Мэнгл широко развел длинными худыми руками.

— Откуда мне знать? Когда я явился, всех уже выпроваживали. Я решил, что вспыхнул бунт или еще что-нибудь, но где там!

Где там! Кипяток знал, что в Альбукерке не приходится рассчитывать на бунт. Слишком благополучный город. Местные «правильные» бесились при виде панков, а мексиканцы находили их облик просто потешным. Лучше быть объектом избиения, чем мишенью для хохота.

— Ничего особенного, — сообщил Мэнгл. — К выходным они обязательно откроются. Побрызгают в кухне — и дело с концом.

— Раз уж взялись, пусть опрыскают все здание. А то от тараканов некуда деваться. — Девушки хихикали, как нанятые. Брюнетка подмигнула Кипятку. Возможно, он поторопился, с ходу осудив их.

Он покосился на ноги. Экскурсанток неизбежно выдавала обувь. На обеих были модельные туфельки; при всей их замызганности трудно предположить, что это подарок Армии Спасения. Первое, неблагоприятное, впечатление Кипятка о девушках подтвердилось и даже усилилось.

Вот не повезло! Куда же теперь податься? «Рыболовный крючок» обычно открывался в девять вечера и работал примерно до трех утра, если владельцы не закрывали его чуть раньше или позже. Конечно, это не Гринвич-Виллидж и не «Мелроуз». Все столы были залеплены снизу жевательной резинкой — напоминание о временах, когда «Крючок» был студенческим клубом. Зато теперь здесь можно купить дешевые бургеры и послушать местную группу — настоящую, а не поддельную. Сюда приходили ради товарищеской обстановки и музыки, а не поесть.