Журнал «Если», 2002 № 07
Шрифт:
Толкование сновидений
«Знаешь, как родилась на свет аналитическая геометрия? Некий парень по фамилии Декарт увидел на потолке муху…»
В письмах друзьям Декарт рассказывал о своем образе жизни. Он просыпался очень поздно и долго лежал под одеялом, не открывая глаз, чтобы не нарушать ясность ума картинами материальной природы. В таком состоянии полусна-полуяви он и формулировал свои главные открытия — рационалистическую философию, правила научного метода, аналитическую геометрию… Сегодняшний мир есть логическое развитие концепций, ведущих происхождение из декартовского сна. Можно представить иной тотальный сон, в котором развитие вычислительной
Аннотация
Необычный вариант развития технической цивилизации предложили нам Уильям Гибсон и Брюс Стерлинг в книге «Машина различий» (екатеринбургское издательство «У-Фактория»), представляющей собой авантюрно-философский роман в жанре альтернативной истории. Действие происходит в Англии середины XIX века, где ускоренный прогресс привел к появлению развитого индустриального общества. Экологический катаклизм и смерть премьер-министра лорда Байрона вызывают народные волнения в Лондоне, однако благодаря активному участию членов (Британской Академии Наук) руководящая роль остается за радикальной партией технократов.
Соавторы являются основателями литературного течения «киберпанк». Но в данном случае приходится говорить о его подвиде — «паропанке».
Исследование рынка
Слово «steampunk» (буквально «паропанк») представляет собой удачный пример создания новой торговой марки. Корень «панк» отмечает родственную связь с популярной маркой «киберпанк». С другой стороны, корень «пар» подчеркивает инновационные свойства нового продукта, отличающие его от всех остальных. Формируется позитивная ассоциативная связь с представлениями о «веке пара и машин» (он воспринимается как «золотой» период в истории технической цивилизации, лишенный многих сегодняшних недостатков). Два корня соединены в новом слове согласно правилам технологии «рефрейминга», разрушающей привычные границы представлений о мире, о том, что совместимо и что нет. Таким образом, выбор торговой марки в значительной степени предопределил коммерческий успех нового продукта.
Заявка в патентное бюро
Гибсон и Стерлинг отказываются от права собственности на следующие новшества, полагая, что их открытое распространение и свободное использование будет полезным для общественного развития: 1) механизм перераспределения капитала в пользу конкурентоспособных технологий и отраслей в форме букмекерской конторы; 2) использование алгоритмов сжатия данных для компактного хранения и передачи цифровых анимационных программ; 3) специальный рецепт бисквитов, снижающий риск появления крошек, для питания сотрудников при механических вычислительных машинах; 4) раздвижное прижимающее устройство для расклейки плакатов и афиш в труднодоступных местах…
Названы лишь некоторые авторские «патенты». По существу, «Машина различий» — самый настоящий каталог идей.
Изобретение велосипеда
Когда герои в пятый раз натыкаются на велосипед, висящий в прихожей дешевой квартирки на Рентон-Пасседж, поневоле придется вспомнить о том, что в нашей реальности велосипед в тот период еще не существовал (его прототипы, вроде «костотряса», не в счет). А также о том, что производство велосипедов предполагает развитие нескольких отраслей промышленности. А также о том, что публичная езда на велосипеде требует изменений правил этикета и поддержания общественного порядка. Весь роман пронизан мозаикой таких крошечных образов, каждый из которых заставляет вспомнить во всей полноте сложный механизм жизнедеятельности современного общества.
Принципы
Знание — сила. Более серьезная, чем отряд гвардейцев со шпагами. Научно-технический прогресс позволяет небольшой группе людей добиваться выдающихся результатов и занимать доминирующие позиции в обществе. Горделивый и амбициозный ум ищет и находит новые пути к власти. Машинное производство влечет за собой классовое расслоение общества и геополитическое переустройство мира.
Машина по производству социальных различий — неотъемлемая часть прогресса. Вот почему в центре внимания авторов находятся технологии господства и подчинения — психологические, внутриполитические и международные. Традиционная для киберпанка тяга к описанию маргинальных субкультур здесь соединяется с исследованием функций правящей элиты (многочисленные аналогии с образами сталинской эпохи, по-видимому, случайны и связаны со спецификой самого предмета исследования).
А вот история разностной машины Ч. Бэббиджа, изложенная в издательских комментариях, не относится к числу главных тем романа.
БРЕШЬ В ТВЕРДЫНЕ
Об этой книге писать непросто. Потому что в ней отражена судьба целого поколения. Первого послевоенного и последнего «предспутникового». Поклонники фантастики не просто зачитывались «Туманностью Андромеды» — они мечтали по ней и ею же разочаровывались. Учились реальной жизни, сравнивая ее с утопией Ефремова. Судьбе этой книги, пожалуй, можно позавидовать.
Насколько легче было писать о «Туманности Андромеды» лет десять — пятнадцать назад.
С тех пор многое пересмотрено. Что-то понято. В чем-то мы, надеюсь, разобрались, отказавшись от наивных иллюзий. Да и научная фантастика семимильными шагами ушла вперед, реально грозя оставить роман Ефремова на полке запылившейся классики, на которую все почтительно оглядываются, но взять, перечитать — все руки не доходят.
К счастью, с «Туманностью Андромеды» этого не произошло. Хотя сегодня вряд ли кто станет отстаивать идеи, еще недавно не вызывавшие и тени сомнения…
Сегодня мы отдаем себе отчет в том, что Эра Великого Кольца — скорее символическое братство разумных цивилизаций, нежели эффективный обмен информацией.
Поняли мы и то, что задача «радикального преобразования» человека остается планом утопическим. И чтобы построить описанный в романе мир гармонически развитых личностей, мир расцвета духовности, гуманизма и бескорыстия, нужно для начала где-то отыскать таких людей.
Сейчас, наверное, даже самому последнему идеалисту ясно, что не может быть всеобщей утопии, счастья для всех — единого, по раз и навсегда установленному проекту пусть даже гениального архитектора.
Это главный урок «Туманности Андромеды».
Хотя надо отдать должное и писателю: он оказался мудрее своих бесчисленных толкователей, в потоке дежурных славословий «прозевавших» тревожную ноту. Точнее, одну главу — про Острова Забвения.
Только подумать: в совершенной коммунистической утопии зарезервировано (резервация!) место для тех, кто желает вести себя асоциально, жить по-своему. Это не «добровольные лагеря для диссидентов», как выразился один из западных критиков, скорее — место сбора необычных личностей, не обязательно вызывающих общественное порицание.