Журнал «Если», 2002 № 09
Шрифт:
Но сказал другое.
— Знаете… павильон еще не готов. Монтаж декораций. Придется вам погулять два часа…
Не то чтобы я твердо решил его прогнать, просто во мне вдруг проснулся спортивный интерес: добьется он своего или его еще можно спасти?
— А п-посмотреть нельзя этот… монтаж? — заикаясь, спросил он. — Я м-мечтал… всю жизнь.
До чего же увлекательно наблюдать, как упорно ищет мышь вход в мышеловку!
— Нельзя, — отрезал я. — Не положено по технике безопасности.
— Жалко, — понурился он, — ну ладно, я подожду. Только… может быть, в коридоре? А то холодно.
Очень это было забавно. И все же я решил стоять до конца.
— Можно, конечно, и в коридоре. Если не боитесь.
— Ч-чего не боюсь? — испуганно спросил он.
— Перегореть, — пояснил я. — Когда долго ждешь в коридоре, волнение постепенно возрастает. К началу съемок некоторые актеры доходят до полной непригодности. А вы, я вижу, уже сейчас волнуетесь.
— Да, да, — он стал поспешно застегиваться, — тогда, конечно, не надо…
Я понял, что нащупал больное место.
— Вам бы отвлечься. Не думать о направленной на вас телекамере (в его глазах отразился ужас)… В кафе посидеть. Тут, кстати, есть одно, всего три остановки на троллейбусе.
— Точно, — заторопился он, — три остановки… в кафе… Спасибо! Извините!
Закрыв за ним дверь, я вернулся в студию. Там было тихо и сумрачно.
— Эй, ты! — крикнул я, обращаясь к картонным щитам у стены. — Мяса ждешь? Не дождешься, сволочь! Уехало мясо! На троллейбусе…
Ответа не было. Да я и не рассчитывал на ответ. Знал, как терпеливо Оно умеет ждать. Не эту добычу, так другую. Не сегодня, так завтра. Оно обязательно дождется своего, что бы я тут ни кричал. И меня же еще сделает соучастником. Гадина!
С разбегу я пнул крайний щит, хотя знал, что за ним никого нет. Картон глухо треснул и медленно отвалился от стены. На нем был изображен человеческий силуэт, видимый только наполовину. Вторая половина тонула в сплошном черном поле. «Пора выходить из тени» гласила надпись на плакате.
Я испугался. Нехитрая госреклама, призывающая всего-навсего честно платить налоги, показалась мне вдруг наглым, вызывающим посланием с того света — запиской от моего чудовища. Ему не терпелось. Ему было пора. Силуэт человека, наполовину пожранного темнотой, ясно давал понять, чем Оно собирается заняться. Я быстро посмотрел на часы. С минуты на минуту мог прийти кто-нибудь из съемочной группы. Хорошо, если сразу все — Оно не нападает на большие компании, — а если придет только один? Господи, что я тут делаю?! Это не Бесноватому, а мне надо бежать, отсидеться где-нибудь в укромном уголке и вернуться, когда все будут в сборе!
Хорошо еще, что есть у меня такой укромный уголок. Там, в подвале недостроенного корпуса, сумрачно, но тихо, и припасены ящики, чтобы не холодно было сидеть. Там мы будем одни — я и Оно, и ни за что на свете не выйдем из тени. Раньше времени…
К концу разговора Щедринский совсем расклеился. Он пропускал вопросы мимо ушей, смотрел в одну точку и думал о чем-то своем. Колесникову никак не удавалось вывести его из ступора.
— Ну ладно, вы, я вижу, устали, — участковый поднялся, — пойду побеседую с коллективом…
Он открыл дверь и, уже шагнув за порог, оглянулся.
— …А потом вернусь, и продолжим!
Альберт Витальевич не отреагировал на его слова. С испуганным изумлением он смотрел куда-то мимо, в темноту коридора.
— Что там такое? — Колесников уловил краем глаза какое-то движение, но, обернувшись, заметил только длинную, угольно-черную тень, скользнувшую по полу.
— Кхм… кошку держите? — спросил он Щедринского просто так, чтобы справиться с холодком, внезапно пробежавшим по спине.
— Кошку? Н-не знаю… — ответил тот почему-то шепотом.
— Хорошо. Разберемся! — участковый решительно закрыл дверь и направился в студию.
Здесь он застал почти всю съемочную группу за накрытым столом, только двое рабочих лазили по колосникам, натягивая от пола до потолка необъятных размеров синее полотно.
— Чайку выпейте, товарищ капитан! — пригласила Алла Леонидовна и тут же по-хозяйски распорядилась: — Леночка! Подай, киска, сервизную чашку из реквизита. Илюша! Сзади тебя стул свободный. Передай товарищу. Вам с чем бутерброд? Салями, сервелат?
— О! Да у вас тут прямо пир горой! — Колесников не стал ломаться и подсел к столу, тем более, что собирался еще кое-что узнать от съемочной группы.
— Спонсорская продукция, — пояснила Алла Леонидовна. — До следующей съемки все равно не доживет, так что поневоле приходится пировать. Праздник живота, так сказать. При наших-то зарплатах на свои не погуляешь! А у вас как, в милиции?
— М-да, — Колесников покивал, — тоже на сервелаты не хватает…
— А го-орят, сейчас в милиции хо-ошо платят, — сказала непрерывно жующая Леночка, подавая ему чашку чая и тарелку разноцветных бутербродов. — У меня о-ин знакомый в РУ-ОПе служит, так он…
— Ну, сравнила! — хохотнул маленький востроносый оператор. — То в РУБОПе, а то участковым! У меня жена, например, участковый врач. Ну и что? Ходьбы двадцать километров в день, а денег — шиш! Правильно я говорю?
— Есть такой эффект, — Колесников улыбнулся.