Журнал «Если», 2003 № 06
Шрифт:
Тем не менее это была она. Аманда Лоуэлл, дочь сэра Чарлза Энтони Лоуэлла, стоящего под девяносто седьмым номером среди самых богатых людей планеты. И мой план строился на том, что именно эта женщина подарит ту искру вдохновения, которая вознесет карьеру Уэлдона Соммерса в музыкальную стратосферу.
Женщина, в поисках которой я отправился на двести лет назад.
Прямо за ней ввалилась пара жесткоглазых верзил, распахнув еще не полностью закрывшуюся дверь. Не так давно, подозревал я, утонченная мисс Лоуэлл брезгливо вздрогнула бы, если бы подобные типы оказались в одной комнате с ней.
Я смотрел, как она лавирует между столиками. Ее пустые глаза неподвижно смотрели вперед, не замечая никого, даже тех, с кем она почти сталкивалась. Я увидел, как двое мужчин поглядели на нее и отвели взгляд без малейшего интереса. Брюнетка оказалась не единственной утратившей надежду одинокой женщиной, которая случайно забрела в этот бар. Внешность Аманды никого не привлекла, а о сочувствии говорить здесь было просто нелепо.
Но оставался Уэлдон Соммерс.
Так я надеялся.
Очень медленно я поставил бокал на стол, остерегаясь резких движений, чтобы не отвлечь пианиста. Но увидел ли он Аманду? Не мог не увидеть. Но заметил ли он ее отчаяние, сковавший ее тупой ужас?
Однако музыка оставалась пустой дребеденью, заполняющей бары. Аманда нашла свободный табурет и поникла на нем, а музыка не изменилась. Бармен подошел к ней, кивнул в ответ на сделанный заказ и повернулся к батарее бутылок. У двери один из жесткоглазых ухватил проходившую мимо официантку за локоть и властно ткнул пальцем в сторону стойки.
Музыка не менялась.
Я стиснул бокал, боясь взглянуть на Уэлдона; в мозгу, как шипастая ящерица, ползала жуткая мысль. Что если моя легонькая попытка ободрить пианиста подействовала обратным образом, и всплывшее воспоминание о каком-то черном эпизоде из его прошлого на время пригасило внутреннюю потребность поднимать поверженных и исцелять отчаявшихся?
Ведь если так, то я, вполне возможно, изменил ход истории. «Никаких подталкиваний, никаких подсказок, никаких изменений…»
И вот тут, когда мой лоб покрылся испариной, музыка наконец стала другой.
Начало было медленным, как и с брюнеткой. Мажорные аккорды музыкального фона стали тише, почти угасли и перешли в свою минорную противоположность. Одна модуляция, другая, пока Уэлдон подбирал ключ к поникшей женщине. Фразировка начала шириться, созвучия углублялись, брали за душу.
И медленно, еле заметно, музыка преобразилась в ту нежную мелодию, которую я жаждал услышать с той минуты, как прибыл в этот период времени. Вещь с простым названием «Из любви к Аманде».
Я судорожно вздохнул. Вот он — поворотный пункт в жизни Уэлдона.
А если я успешно выполню свою работу, он станет и моментом спасения Аманды.
В том конце стойки бармен подал Аманде бокал. Погруженная в свое горе, а может быть, оглушенная разговорами, она еще не восприняла мелодию, плывущую к ней сквозь табачный дым.
Но скоро она услышит ее, и мне лучше при этом не присутствовать… Оставив бокал на столике, я скрылся в туалете, жалея, что не знаю, как долго мне там скрываться.
Я знал только, что окончательный, опубликованный вариант длится шесть с половиной минут. Без всякой причины я решил дать им семь минут. Расхаживая из угла в угол, насколько удавалось в этом тесном пространстве, я считал минуты, все больше покрываясь испариной.
Я не знал, подойдет ли Аманда поговорить с ним… А она превзошла все мои ожидания! Когда я покинул свое убежище, она сидела за столиком, на котором я оставил свой бокал. С такого расстояния я не мог понять, беседуют ли они или она просто пересела поближе, чтобы лучше слышать музыку. Но первое выглядело правдоподобнее.
Идеально.
А тем временем такая знакомая песня продолжала свой неумолимый путь по не замечающему ее залу. «Как шелковая перчатка, сшитая на заказ», — звучала в моем мозгу фраза, принадлежавшая Аманде.
Я остановился у двери туалета, делая вид, будто поправляю пояс, исподтишка оглядывая зал. Двое жесткоглазых, которые вошли сразу за Амандой, все еще сидели там, где я видел их раньше, но теперь с полупустыми бутылками пива в руках. О чем-то переговариваясь, они несомненно поглядывали на Аманду, но как будто не испытывали никакого желания последовать за ней.
Да и никакой особой причины покидать уютный столик у них не было. При любой попытке покинуть зал, она неминуемо прошла бы мимо них.
А в нашем углу зала играл Уэлдон, видимо, настолько обвороженный женщиной, которую впервые увидел лишь несколько минут назад, что тут же сочинил для нее песню. И к тому же песню, которой суждено было пережить несколько поколений.
Однако если он околдован настолько, что не стерпел бы, увидев, как ее уводят двое верзил, положение чревато крайне серьезными неприятностями.
Я неторопливо направился в сторону Уэлдона и Аманды. Необходимо добиться, чтобы Аманда действовала заодно со мной. Нужно нейтрализовать тех, кто подстерегает ее у двери.
Едва я разглядел лицо Аманды, как понял: что музыка Уэлдона вновь сотворила волшебство. Напряжение и безнадежность, сковывавшие женщину, когда она вошла в бар, исчезли, и теперь она гораздо больше походила на безмятежную красотку, знакомую мне по голограммам. Уэлдон все еще играл, пробуя разные вариации, которые, как я знал, он не включит в окончательный вариант. Теперь тон музыки был исполнен надежды, торжества, душевного покоя и радости.
А по лицу Уэлдона я понял, что происходит еще одно преображение. Медленно, почти против желания, всепроникающая горечь начала стираться. Всякий раз, когда он смотрел на Аманду, его глаза обретали все большую ясность, словно ее вновь вспыхнувшая надежда была дуновением ветерка на почти угасшие угли его собственной жизни.
Ну, просто сцена из романтической драмы XIX века!.. Во всяком случае, тут творилась история. Все это виделось мне неизъяснимо прекрасным. Прервать творившееся чудо было почти выше моих сил.