Журнал «Если», 2005 № 05
Шрифт:
Фильмы Чэн Сяодуна дали достойный ответ западным боевикам «плаща и шпаги», от «Багдадского вора» до «Горца». Но не только им! Ответом на западный фантастический хоррор стали фильмы о китайских привидениях, прославившие Чэна не меньше, чем рыцарские саги.
Фильмы о привидениях составляют в китайском кино особый поджанр, сюжеты которого пришли все из тех же средневековых романов и опер. Главная особенность этих сказочно-мистических историй в том, что в подавляющем большинстве случаев привидения — это молодые красавицы, иногда злобные и коварные, но чаще трепетные и страдающие из-за того, что по воле рока должны подчиняться стоящим за ними адским силам. В красавицу-привидение влюбляется главный герой (музыкант, поэт или ученый), в силу чего вся история решается в пронзительно-сентиментальных мелодраматических тонах. Так было и в 30-х («Полночная песня» Масю Вэйбэна), и даже в начале 80-х («Очаровательная
Снимая в 1987 году свою «Историю китайского привидения», Чэн Сяодун явно не стремился выжать из зрителя сладкие слезы. В сюжете, по ходу которого молодой сборщик налогов (Лесли Чунг), заночевавший в заброшенном даосском храме, влюблялся в героиню-призрака, присутствовала некоторая доля сентиментальности. Но традиционный любовный роман выглядел бледным полевым цветком в букете фантастических приключений, героев-монстров и заморочек в духе черного юмора. «Этот фильм наполнен остроумием, действием, чудовищами, боевыми искусствами, привидениями, фантастическими придумками, сочными кадрами, прекрасной музыкой», — писал про «Историю…» один из западных критиков. Силами зла верховодил мерзкий монстр — Дух Дерева, чей огромный язык сокрушал на своем пути даже стены домов, чтобы потом обвиться вокруг горла жертвы и высосать «мужскую субстанцию» — «ян». «Призрачная» Не Сяосин в исполнении тайваньской звезды Джоэй Вонг была не оперной красавицей, а по-современному эротичной героиней эпохи постмодерна. Ее образ — летящая по темному небу дева, как комета, с шлейфом из белых шелковых одежд — стал одной из визитных карточек нового китайского кино.
Спустя три года Чэн поставил «Историю китайского привидения-2», где борьба героев с силами зла приобрела по преимуществу комический характер. Чувствовалось, что новых идей и сюжетных ходов режиссеру не хватает, но отдельные эпизоды и метаморфозы злых персонажей (замораживание карикатурного монстра или его расчленение, после чего его ноги бросаются наутек, а руки и голова продолжают идти в атаку) не могли не вызывать восторга даже у интеллектуалов.
Не умаляя заслуг и способностей Чэна, надо все же признать, что половиной своего успеха он обязан Цую Хаку, главному продюсеру «Бойца на мечах» и «Истории китайского привидения». Хак, этот «анфан террибль» гонконгского кино, работающий сегодня и в Америке, обладал просто-таки неукротимым желанием изобретать новые аттракционы для старых жанров. Для китайской фантастики он был примерно тем же, «ем Роджер Корман — для американской.
Уже в первой своей режиссерской постановке — фильме «Бабочки-убийцы» (1979) — он соединил сюжет традиционной рыцарской картины с детективами в стиле Агаты Кристи и хичкоковским хоррором «Птицы»: спасаясь от нашествия смертоносных бабочек, герои спускались в подземные лабиринты древнего замка, где, одно за другим, происходили таинственные убийства… Свой главный шедевр Хак поставил в 1983 году. «Цзу: Воины Волшебной горы» были единодушно признаны «Звездными войнами» китайского кино. Китай пятого века нашей эры представал в этом фильме почти таким же сказочным миром, как фантастические планеты из фильмов Лукаса. Уточним: сходство не случайное, если учесть, что разработчиками спецэффектов у Хака были Питер Кьюран и Роберт Блалак, работавшие именно у Лукаса.
История с волшебными мечами, которые надо раздобыть положительным героям, чтобы расправиться с Кровавым Демоном, на оригинальность не претендовала. Но, пожалуй, ни в одном китайском фильме до этого не было столько фантастических героев — магов, привидений, демонов и вампиров, которые перемещались по крышам древних храмов, по выражению одного из критиков, «с легкостью шарика в электронном бильярде».
В 2001 году Цуй Хак сделал римейк этого фильма («Легенда Цзу»), где число спецэффектов достигло астрономической величины — более 1600 на 104 минуты действия! В ролях появились харизматический Само Хунг и восходящая звезда Чжан Цзыи. Но в сравнении с первоисточником новый фильм показался неуклюжим и тяжеловесным «компьютерным клоном». Не на пользу новой «Легенде» оказалось и ее близкое соседство с таким новоявленным шедевром китайской фэнтези, как «Крадущийся тигр, затаившийся дракон» [11] Энга Ли, сильной стороной которого стали не только искусно поставленные спецэффекты, но и полноценные драматические герои, откровенно не доработанные в фильме Хака.
11
Подробнее об этом фильме см. «Если» № 6, 2001 г.
Вообще же
При всем разнообразии упомянутых выше фильмов и их праве входить во всякого рода кинематографические анналы, китайская кинофантастика обнаруживает один явный изъян, очевидную однобокость — в смысле почти полного отсутствия картин, которые обращены не в прошлое, а в будущее. При буйном расцвете фэнтези и переложений на экран многочисленных сказочных романов и легенд во всех «трех Китаях» в XX веке не появилось по-настоящему серьезных образцов футуристической фантастики. Допускаю, что знатоки китайского кино, да и просто любители покопаться в фильмографических базах скептически покачают головой. Да, безусловно, исключения можно найти. К примеру, в 1986 году в «перестроечной» КНР режиссер Хуан Цзянь-синь поставил сатирическую комедию «Подмена», где главный герой — молодой управляющий крупной компании — обзаводился роботом-двойником, который в итоге проявлял себя более независимой и оригинальной личностью, чем оригинал. Тот же Цуй Хак в конце 80-х продюсировал какие-то трэш-кинокомиксы, типа «Робофорса» и «Лазерного человека». Но до мало-мальски приличного мирового уровня ни одно из этих исключений так и не дотянуло. И, просьба не вспоминать пародийные комедии Джеки Чана и снятые в Голливуде фантастические боевики Джона Ву: первые — еще не фантастика, а вторые — уже не китайская!
В середине 90-х я имел удовольствие встретиться с убеленным сединами французом Режи Бержероном — писателем и китаистом, много лет назад написавшим, кроме книги по истории китайского кино, еще и сценарий по самому известному китайскому фантастическому роману о жизни на Марсе «Записки о кошачьем городе» Лао Шэ. Ветеран посетовал, что, видимо, при его жизни сценарий не будет экранизирован. Не знаю, жив ли Бержерон, но экранизация этого романа Лао Шэ в Китае так, по-моему, и не появилась.
После таких горестно-иронических сентенций самое время вернуться к прелюдии данного опуса и посмотреть, что же за «двойное счастье» (есть такая китайская идиома) посетило наши кинотеатры этой зимой.
Увы, новый фильм Вонга Карвая «2046» оказался всего лишь «ремиксом» его предыдущего шедевра — ностальгической драмы «Любовное настроение». В начале съемок кто-то предсказывал, что режиссер решился на футуристический боевик в духе «Бегущего по лезвию бритвы», где события будут датированы именно серединой XXI века. Напрасные надежды: 2046 — это всего лишь номер комнаты, в которой скучает герой прежнего фильма, гонконгский клерк мистер Чоу. Он, правда, «пишет фантастический роман, где таинственный поезд, у которого вместо топки машина времени, курсирует между настоящим и будущим… откуда никто из путешественников не возвращается» (цитирую рецензию С.Ростоцкого). Однако если все грезы героев и загадочные образы-фантомы, присутствующие в некоторых фильмах Вонга («Пепел времени»), относить, к приметам фантастического жанра, то, считайте, что мы уже добрый десяток лет не замечаем рядом с собой «китайского Ридли Скотта» или «гонконгского Роберта Земекиса».
Что касается «Дома летающих кинжалов», то это действительно высокий образец исторической фэнтези, или, конкретнее, ее китайской модификации, у-ся пянь — так же, как и поставленный за два года до этого «Герой». Но, как и в «Герое», в своем новом фильме Чжан Имоу предстал в большей степени поэтом, чем фантастом. «Герой» был «поэмой летающих стрел» — теперь нам показали «поэму летающих кинжалов».
На примере этих двух фильмов очень хорошо видна разница между «рациональной» фантастикой Запада и «чувственной» фантастикой Востока. Если бы фильм со «стрелами» и «кинжалами» делал толковый западный режиссер (будь то Роланд Эммерих или даже Люк Бессон), то мы непременно увидели бы в кадре какие-нибудь необыкновенные луки или метательные приспособления. Для Чжана Имоу технология второстепенна и даже третьестепенна, зато ему куда интереснее найти визуальное соответствие поэтическим метафорам, типа «туча стрел» (стрелы и вправду закрывают все небо) или «кинжальный огонь» (кинжалы, выкашивающие бамбуковую поросль).