Журнал «Если», 2007 № 05
Шрифт:
— Что случилось?
— Сдуру высунул башку наружу, — ответил он.
— Чем обработали?
— Унибиотиком и анталлергенами.
— Тогда порядок.
Жаль, я не додумался спросить, зачем ему понадобилось вылезать из палатки и ползать в темноте. То, что я решил, будто странный голос в межемраке мне приснился, никак не повлияло на ход событий.
Новый день всего несколько часов как начался, а мы успели добраться до глыбы с плоской макушкой, откуда Тамира безжалостно расправилась с последними чендерье. Изучив местность в подзорную трубу, я понял: ослепленный треволнениями предыдущего визита сюда, я упустил, насколько в действительности опасна эта зона. Самые пологие склоны здесь были семидесятиградусными, а в прорезавших массив зазубренного камня речных долинах и ущельях почти повсюду вровень с краями ворочался зыбкий туман. В общем, хуже некуда,
— По идее, они лежат вон там, — Толан опустил подзорную трубу и показал на довольно широкое ущелье, затянутое туманом. На дне ущелья ревел поток.
— Если не смыло, — заметил я. Толан невозмутимо продолжал:
— Начнем оттуда, откуда они падали. Вдруг хоть кто-то застрял в деревьях.
Мы пропутешествовали вниз, перебрались через невысокий гребень и поднялись на длинный склон, с которого спасали Тамиру. Я двинулся наискось, срезая угол, Андерс — за мной, а Тамира и Толан направились поверху к тому месту, где вчера перебили чендерье, хотя зачем их туда понесло, я понятия не имел — ведь мы собственными глазами наблюдали все падения. Андерс была надо мной, когда я полез на каменный горбатый завиток у плеча скалы, думая высмотреть в зелени чендерье. Я напряженно вглядывался в дымку. Вдруг Андерс пронзительно вскрикнула и в следующий миг (я едва успел обернуться на звук и вогнать крючья в камень) чебурахнулась на меня. Мы загремели с обрыва. Наполовину выпавшая из своего каркаса, Андерс отчаянно обхватила меня за шею. Я посмотрел наверх: нас удерживали на весу два пальца моего «штурмовика». Каркас Андерс — собственность Толана и Тамиры — превратился в мертвый груз. Я перевел взгляд выше и понял, в чем дело.
Брат и сестра спускались к нам, торопливо, но молча, без ободряющих окриков «держитесь!». Пожалуй, это им нужно от нас меньше всего, смекнул я. Толан, должно быть, дико разочарован: мы с Андерс в одной палатке; переруби швартов — и оба свидетеля гибнут в результате несчастного случая… но плюющиеся шипами моллюски помешали ему сделать свое грязное дело. Я вынес свободный «коготь» вперед, надежно ухватил Андерс за пояс и с маху вогнал ножные крючья в утес.
— Снимай каркас.
Андерс в замешательстве воззрилась на меня, потом на склон, и, по-моему, картинка для нее сложилась. Я держал; Андерс между тем проворно отстегнула крепления своего «штурмовика», грудные — в последнюю очередь. Каркас полетел в туман — огромный хромированный паук… дохлый.
— Хорошо, теперь перекатись ко мне на спину и плотно прижмись.
Она одним движением перекатилась. По-прежнему на трети поддержки (любое повышение мощности — и скорость движения штурм-каркаса не дала бы Андерс удержаться) я начал спуск со скалы в туман. Первая пуля отскочила от камня у моего лица. Вторая ударила возле ладони, и Андерс тотчас всхрапнула по-звериному. Что-то теплое тонкой струйкой полилось по моей шее, и хватка Андерс ослабла.
Река бурлила в тумане, протискиваясь среди косых валунов. Мне удалось добраться до одной из таких едва различимых глыб за мгновение до того, как Андерс, теряя сознание, окончательно разжата руки. Я уложил ее на камень и осмотрел повреждение. Рикошет зацепил скулу, пропахав бороздку к виску. Как всякая рана головы, она обильно кровоточила, но при надлежащей санобработке смертью не грозила. Однако сейчас возня с медицинскими комплектами (они были у нас обоих) казалась самоубийством. Сверху, искаженное туманом, долетало бормотание Тамиры и Толана. Потом, ниже и ближе к реке, чей-то другой голос сказал:
— Шабра тапуль. Нуд локок окер.
Это было все равно что, спрятавшись от взломщика в шкафу, услышать над ухом зловещее ворчание. Тревожимый вечным, неугомонным движением реки, туман узкими длинными стягами скользил по воздуху, являя и скрывая. В пяти метрах под нашей глыбой на прибрежной гальке враскоряку сидело существо; его голова приходилась вровень с моей. Андерс застонала, и я живо зажал ей рот ладонью. Существо напоминало пирамиду; две из трех пар передних конечностей, сложенные, умиротворенно покоились на выпирающей нижней части торса. Черная когтистая лапища сжимала останки чендерье. «Указательным» когтем другой лапы существо выковыривало из белой, словно усаженной колючками остролиста, обкладки своего утиного клюва застрявшую кость. Под куполообразным черепом сверкала тиара зеленых глаз.
— Хрям да пульга, — заявило оно, извлекая и выбрасывая кость. Осознание того, что трупы чендерье привлекли сюда бормокряка, ничуть не утешало. Я безотчетно пригнулся и съежился в надежде, что он меня не видит, а если увидит, я покажусь ему не столь аппетитным. Опустив трясущиеся руки, я принялся отматывать моноволокно с катушки на поясе Андерс. Проклятая машинка показалась мне невероятно шумной, а оранжевый цвет шнура — нестерпимо ярким. Отмотав достаточно, чтобы обвязаться для страховки, я расстегнул лямки рюкзака Андерс и избавил ее от этой обузы. Теперь, бережно спустив Андерс к дальнему краю валуна, я мог вместе с ней скрыться из поля зрения бормокряка… но тогда угодил бы в листву и наверняка наделал бы шуму. Я решил не мудрствуя взвалить Андерс на плечо и поживее убраться. Но тут в спинную опору моего штурм-каркаса шарахнула пуля, и я распластался ничком.
Переворачиваясь на спину, я поглядел на бормокряка. И покрылся гусиной кожей. Он исчез! Нечто столь огромное не имело права двигаться так прытко и бесшумно. Улегшись навзничь, я немедленно нашел взглядом Толана и его сестрицу. Они спускались со скалы. Мой штурм-каркас казался тяжелым, мертвым, каким скоро стану я сам, но вопрос о том, сразит меня пуля или размелет кошмарный клюв, оставался открытым.
Парочка затормозила в нескольких метрах над нами и, вонзив крючья в камень за спиной, освободила руки, чтобы спокойно целиться из «оптеков». Из тумана что-то вылетело, шлепнулось о камень над Тамирой и упало. Тамира взвизгнула: между ней и скалой застряли кишки и окровавленная плоть — полусъеденный труп чендерье. На дальнем краю каменной глыбы в мареве обозначился бормокряк. Он выпрямился во весь свой немалый рост и вытянул лапу длиной метра три, не меньше. Лезвия когтей выбили из рук Тамиры ружье; оно, вращаясь, улетело прочь и царапнуло по камню с противным звуком, как нож по фарфору. Толан очередью разрядил карабин в бормокряка, но пули с глухим чпоканьем отскакивали, не причиняя и тени вреда. Я сграбастал Андерс в охапку и покатился к краю, не заботясь, куда придется падать. Мы провалились сквозь путаницу ветвей в расселину и застряли. Освободиться удалось, когда я отстегнул ремни своего штурм-каркаса и зашвырнул вперед рюкзак.
— Жабер грабер жабер! — обвиняюще взревел бормокряк.
— О боже, о боже, о боже! — Тамира. Новые выстрелы — Толан. Издевательское «грябль!».
— Еще встретимся, гад!
Не знаю, кому он это крикнул — бормокряку или мне.
В нижней части расселины скопилась вода — более чем достаточно, чтобы заполнить очистной баллон и промыть рану Андерс, прежде чем наложить повязку. Я воспользовался мини-диагностом из медкомплекта и ввел лекарства, которые прибор синтезировал, сообразуясь с характером повреждений. Андерс сразу задышала свободнее и порозовела. Тем не менее положение было аховое. Над нами бродил бормокряк, изредка отпуская себе под нос бессмысленные замечания по поводу происходящего. Чуть погодя — я ломал голову над тем, как бы поставить палатку — небо над расселиной загородил темный силуэт.
— Быркль жабер прысь? — осведомился бормокряк и, недовольный моим гробовым молчанием, пошарил в расселине. Ему удалось дотянуться лишь до каменного гребня, где застрял мой штурм-каркас. Бормокряк, словно бы в задумчивом нетерпении, постучал передним когтем по скале и убрал лапу.
— Грябль, — постановил он и удалился.
Лингвисты, загрузившие в свои умы тысячи языков, определенно отчаялись понять бормокряков. Болтовня этих существ бессвязна, но удручающе близка к осмысленности. Им незачем развивать сложный речевой аппарат, тем паче для общения с собратьями, ибо по большому счету эти создания — отшельники и беседуют сами с собой. Сходятся они исключительно ради спаривания, или драки, или и того, и другого. Носить под черепом структуры, способные оперировать языками повышенной сложности, им тоже ни к чему. Две трети своего объемистого мозга бормокряки, похоже, не задействуют вовсе.
Вогнав в края расселины по крюку с резьбой, я вскоре умудрился растянуть поперек нее палатку. Жесткий материал пола выдерживал наш вес, как гамак, даже несмотря на ужимки, ценой которых удалось упаковать Андерс в спальник. Когда она наконец была надежно устроена, я обнаружил, что наступила вечерняя синь. Прихватив мощный фонарь, я исследовал расселину и выяснил, как ее оконечности восходят к поверхности. Затем опасность (в топкой грязи на дне завозились осьмишлепы) загнала меня в «пузырь». Ночь не принесла ничего хорошего. Палатку атаковали сущие орды осьмишлепов, и я забеспокоился, как бы не рухнуть под их тяжестью. Вдобавок здесь, под туманом, было темным-темно. Не рассветало целую вечность, а когда рассвет наступил, Андерс очнулась.