Журнал «Если», 2008 № 02
Шрифт:
— Сейчас займутся.
— И даже заявления не надо?
— Потом напишете, задним числом, — сказал я. — Некогда сейчас.
— Колю найдут? — спросила тетя Женя.
Ответ предполагался только утвердительный, и я ответил:
— Конечно.
Мы сидели с тетей Женей на кухне и пили кофе. Мобила лежала между нами посреди стола.
— Твой знакомый что-то не звонит, — сказала тетя Женя. — Может, ты ему сам позвонишь?
Я, собственно, так и собирался, но в это время затренькала мобила. Номер, с которого звонили, был скрыт — наверняка Жора.
—
— Юра? — я не узнал голоса, все-таки мы два года не разговаривали. — Это Стас. Ты просил кое-что для тебя выяснить…
Стас Ламин, конечно. Два года назад он был простым опером, работал «на земле», неужели так и остался в прежней должности? Наверное. Парень он исполнительный, но не более того. Похоже, Жора увидел вошедшего случайно в кабинет Ламина, подумал, что есть на кого скинуть…
— Да-да, — торопливо сказал я.
— Ну, слушай, — Стас то ли бумаги перелистывал, то ли деньги считал. — В Новосибирск твой Черепанов не вылетел — ни тем рейсом, понятно, ни следующими. Там было еще два вчера и один сегодня утром.
— Так, — сказал я, чтобы поставить точку, иначе Стас начал бы расписывать, как ему удалось получить эту информацию.
— Вот, — протянул он и опять что-то перелистнул. — В больницы и морги я звонить не стал, ты это уже…
— Да-да, — сказал я. — Дальше.
— Вот, — повторил он. Черт, доберется он наконец до сути? Я же не его начальник, чтобы докладывать, глядя в листок. Почувствовав, должно быть, мое нетерпение, Стас сказал: — А полетел твой Черепанов в Питер, вот что. Из «Шереметьева-первого». Рейсом семьсот двенадцать в шестнадцать сорок. Вчера, стало быть. Живой и здоровый.
Пока я переваривал эту неожиданную информацию, Стас наслаждался произведенным эффектом.
— Усек? — продолжал он. — Мне, понимаешь, пришло в голову проверить все вылетавшие вчера рейсы. В наш компьютерный век… Поисковая система…
— Спасибо, Стас, век буду благодарен, — сказал я и отключил связь.
Тетя Женя спросила:
— Жив?
— Жив, — подтвердил я, и тогда она заплакала. Казалось, ее ничто больше не волновало. Жив — и слава Богу. А где, что, почему — какая разница? Такое же выражение лица было у нее три года назад, когда я приехал в приемный покой Склифа. Она сидела на длинной скамье, смотрела в пространство невидящим взглядом и тихо плакала. Ей только что сообщили: муж ее жив. Ранение, конечно, серьезное, но не смертельное, сейчас его оперируют, это займет несколько часов, но операцию проводит лучший нейрохирург города, так что все будет в порядке.
Это ей так сказали: все будет в порядке, а мне потом, после операции, объяснили, что травма оказалась все-таки слишком тяжелой, чтобы гарантировать полное выздоровление. Жить Черепанов, конечно, будет, но сможет ли работать? Как вы сказали — астрофизик? Ученый, ему головой думать надо, а тут…
В ту ночь Николай Геннадьевич возвращался домой из института последним автобусом. Тетя Женя ждала его в половине первого, как обычно, но даже и в час ключ в двери так и не повернулся. Мобильником Н.Г. тогда еще не обзавелся,
Пропал кейс, в котором Н.Г. тащил домой распечатки расчетов. Кто-то проследовал за ним от остановки, думал, наверное, что в кейсе деньги, в подъезде двинул Николая Геннадьевича по голове…
Преступника, конечно, не нашли. Никаких следов. Никаких свидетелей. Висяк. Н.Г. выкарабкался, и даже на работу вернулся, и даже спорил с коллегами так же азартно, как прежде, но, по словам тети Жени, был уже совсем не тот. Его мучили головные боли, временами он забывал что-то очень существенное, и в экспедицию тетя Женя отпустила мужа, потому что Коновалов клятвенно заверил: прослежу, мол, за каждым шагом. Единственным неотслеженным участком была дорога от дома в аэропорт, но там-то что могло случиться?
Неужели по пути Николаю Геннадьевичу пришла какая-то мысль… Что-то он вдруг забыл или, наоборот, о чем-то вспомнил?
Господи. Питер, надо же…
— Где он? — спросила тетя Женя. — Куда ехать?
В Санкт-Петербург мы выехали утренним поездом. На ночные билетов не было, не помогли ни мои «корочки» («Охранная фирма, и что?»), ни полста баксов, сунутых в паспорт. Телефон по-прежнему отвечал, что абонент недоступен. В компании мобильной связи мне объяснили: аппарат отключен, сигналов не посылает, так что определить местоположение абонента возможным не представляется. На фирме я обрисовал ситуацию, и меня отпустили без разговоров, а Лиза… В общем, она тоже все поняла.
Днем, после разговора со Стасом, я сам сбегал в отделение, и у меня заявление все же приняли, даже пообещали связаться с питерскими коллегами, но я вполне представлял, как это будет происходить и чем закончится. Надежнее было отправиться в Питер самому, о чем я сказал тете Жене. Она сразу принялась собираться, я и отговаривать не стал — бесполезно. Не объяснишь же ей, что в поисках она будет только обузой.
Мы стояли с тетей Женей в коридоре у окна, и я расспрашивал ее о том, какие мысли могли появиться в голове Николая Геннадьевича.
О своем Коленьке тетя Женя могла говорить часами. Я слушал молча и среди слов пытался обнаружить какие-нибудь намеки, что помогло бы понять поступок Николая Геннадьевича. У меня не было теперь сомнений в том, что ничего страшного с ним не случилось. Никто его, естественно, не похитил, он сам все спланировал, сам решил и сам сделал. Я в этом удостоверился еще дома — задал тете Жене прямой вопрос и получил прямой ответ.
«Тетя Женя, — спросил я, — почему все-таки никто из членов экспедиции не заехал за Николаем Геннадьевичем? Ведь они знали, что он, мягко говоря, не в лучшей форме».