Журнал «Если», 2008 № 02
Шрифт:
— Да! Ты-то откуда знаешь? — удивилась тетя Женя.
— Элементарно, Ватсон, — пробормотал я. — Рекламу Шандарина по ящику показывали так часто, что не запомнить было невозможно.
— Вот видишь, — сказала тетя Женя, — а я и не знала про рекламу. Я только наших слушала, из института, кто у него лечился. Коля почему-то решил, что гомеопат выписывает шарики не только для того, чтобы лечить, но и для того — может, даже в большей степени, — чтобы навязать пациенту свою волю.
— Зачем? — не понял я, хотя сам же высказал эту идею.
— Не знаю. Я решила, что у Коли… ну…
— Да, понимаю, — быстро сказал я, чтобы тете Жене не пришлось заканчивать неприятную для нее фразу.
— Я тогда очень внимательно смотрела все, что он записывал.
— То есть, — уточнил я, — пароли вы уже давно знаете.
— Конечно. Коля их, кстати, дважды менял. Но он не придумывал сложных паролей, так что мне хватило пары дней…
— И вы все читали.
— Все.
— Хорошо, — сказал я. — И — ничего?
— Ты имеешь в виду его последнее решение? Ничего. Он писал о подготовке экспедиции, как он рад поездке, хотел проветриться… Я потому его и отпустила, что по записям видела: Коля вполне адекватен, на рожон лезть не собирается, а отдых на свежем воздухе ему и врачи все время советовали.
— И все-таки…
— Да, — печально сказала тетя Женя. — Он всех провел. И меня. Догадался, наверное, что я все читаю.
Мог догадаться, конечно. Наверняка догадался. Ведь о записной книжке, которую «расколол» Новинский, тетя Женя не знала. Или?…
— Вернемся, — вздохнул я. — О чем он на самом деле думал? Чего хотел? При чем здесь минимальные воздействия и разноцветные таблетки?
— Таблетки точно ни при чем, — сказала тетя Женя. — А гомеопатия… влияние очень малых в энергетическом смысле явлений на глобальные процессы… Это его очень занимало, гомеопат просто подтолкнул. Это было через полгода после того, как Коля вышел из больницы… Он стал ходить на семинары в Институт физики Земли. Первый раз пошел, когда выступал Джонстон. Это американец, работает в подкомитете ООН, занимается проблемами глобального потепления. Приезжал в Москву и прочитал пару лекций, одну в каком-то подмосковном НИИ, другую в ИФЗ. Коля пошел, и я, конечно, тоже увязалась. Честно говоря, мне лекция не понравилась, политики было больше, чем науки. Он доказывал, что в глобальном потеплении виноваты исключительно техногенные факторы. И если, мол, Киотский протокол не подпишут все страны… Ну, что я тебе буду голову забивать этой ерундой? До сих пор никто не доказал, что именно промышленные выбросы создают парниковый эффект… Колю совсем не то в этой лекции интересовало. Он спросил у Джонстона: «Не предполагает ли уважаемый докладчик, что, уменьшив выбросы, человечество начнет влиять на природу еще сильнее?» Джонстон удивился: «Вы, видимо, плохо поняли, ведь причина именно в том, что…» Коля его оборвал не очень вежливо. «Я-то, — говорит, — все понял, а вы не понимаете вопроса. Объясняю. Равновесие в природе столь неустойчиво, что для прохождения бифуркации природной системе необходимо чрезвычайно малое воздействие. Наше техногенное влияние гораздо мощнее, и потому точка бифуркации смещается». Джонстон опять не уразумел, чего от него хотят.
— А вы? — вырвалось у меня.
— Я-то поняла, — спокойно сказала тетя Женя. — Я читала Колины записки… Кстати, на вопрос Джонстон ответил стандартной фразой: мол, с загрязнением природы надо бороться делами и очень быстро, иначе будущее поколение… и так далее.
Девушка-бортпроводница прошла мимо нас, наклонилась и спросила:
— Вам что-нибудь нужно? Все в порядке? Мы скоро начнем снижение.
Промежуточная посадка у нас была в Хабаровске. Я посмотрел на часы: мы летели уже почти семь часов, в иллюминаторах была ночь, а в Москве только наступил вечер. Лиза забрала Игорька из сада…
Когда самолет сел, началась обычная толчея. Пассажиров погнали в здание аэровокзала, кто-то забыл ручную кладь и рвался обратно против движения, на дворе, оказывается, шел дождь,
«Я еще немного повозился с письмами Черепанова, есть кое-какие соображения, сброшу на ваш мейл, вы сможете прочитать».
«Спасибо, — сказал я, — прочитаю в Петропавловске. Надеюсь, найду там компьютер или интернет-кафе… Есть что-нибудь важное, то, что может помочь?»
«Не знаю, как насчет помочь, — сказал Григорий Аронович, — но общий знаменатель… Я хочу сказать, что Черепанов интересовался в последние годы многими вещами, даже странно, совсем не по его специальности, но есть общее…»
«Минимальное воздействие на неустойчивые системы», — сказал я.
«Так вы уже?… Замечательно, тогда вам будет понятнее то, что я перешлю».
— Что он сказал? — спросила тетя Женя, когда я закрыл крышечку телефона. — Этот, из Питера. Про минимальные воздействия?
— Перешлет на мой адрес, — сказал я. — Если бы здесь было интернет-кафе, можно было бы…
— Нет здесь ничего, — сказала тетя Женя. — Даже кофе нормального.
Кофе в буфете действительно оказался бурдой — даже странно для такого большого аэропорта. К счастью, часа через полтора объявили посадку. Тетя Женя спала на ходу, я провел ее в самолет, усадил в кресло, и она заснула, так что продолжение разговора пришлось отложить. Сам я тоже устал, но думал, что уснуть не смогу, однако, открыв глаза, понял: проспал завтрак.
Я прошел в туалет, умылся, мысли вроде бы прояснились, и потому, вернувшись, я не удивился, что тетя Женя продолжила наш разговор, будто он и не прерывался на несколько часов.
— Кое-что я все-таки поняла из его недоговорок и из того, что прочитала.
— Что-то, связанное с минимальными воздействиями?
— И с глобальным потеплением, — сказала тетя Женя.
По-моему, мы думали о разных вещах. Я — о том, что Н.Г. отправился куда-то в неизвестное, чтобы проверить (как?) свою идею, странным образом связанную с минимальными воздействиями на физические системы, в том числе на нашу атмосферу. И он лишь выглядел неадекватным в своем поведении, а на самом деле все четко продумал и в солнечную экспедицию записался для того лишь, чтобы иметь «отмазку». Неужели его «минимальное воздействие» было таким мизерным, что он мог сам… что? И воздействие это нужно было произвести в конкретном месте на планете, куда Николай Геннадьевич и направился. С пустыми руками?
Я смотрел на тетю Женю и пытался представить, о чем думала она. Она лучше меня знала своего мужа, но сейчас — мне так казалось — представляла его поступок в неверном свете. Полагала, что им движет болезнь. Он что-то придумал, но до конца не довел. Нельзя было его отпускать, нельзя. Она винила себя, я видел это по ее поджатым губам, по сцепленным пальцам, по взгляду, направленному в никуда.
— Наверное, это была его идефикс, — почти не разжимая губ, сказала тетя Женя.
Я не стал спорить. В рассуждениях своих я дошел до определенной точки и очень боялся двинуться дальше, боялся свернуть в неверную сторону. Может, я уже и сейчас предполагал совсем не то и двигался совсем не туда — тогда тем более не следовало разгоняться.