Журнал «ЕСЛИ», 2008 №3

Журнал ЕСЛИ

Для издателя мой внешний вид был делом десятым. Сам он, низкий, толстый и плешивый, носил человеческое лицо. Было ли оно настоящим, не знаю. Когда я принес очередную партию иллюстраций к сказке Андерсена, он сказал:

– Джонни, вот здесь плохо, дети этого не поймут, а вот эти листы в самый раз. Давай быстрее, дизайнер уже хочет видеть все. Тебя опять тянет на какие-то метафоры, на обобщения! Воздержись, пожалуйста. Мажешь дома свои холсты – пожалуйста! Но здесь мы работаем для людей. Вот эти две переделай. Ну, давай, ты у меня умница. – Он хлопнул меня ладонью чуть повыше локтя, потому что до моего плеча не доставал.

Переделывать

иллюстрации очень не хотелось, ибо я был занят третьей картиной из цикла по «Сильмариллиону» Толкина. Полуабстрактная «песнь айнуров», из которой явился мир, уже была написана. Правда, картина вышла совсем не такой, как я сначала задумал, и ее пришлось многократно переписывать. Потом я писал цветные голоса ангелов, от которых отделяется голос Сатаны-Моргота, приобретающего облик в процессе пения. Сейчас мне предстояла фаза «сотворения мира», и тут я основательно застрял. Не в силах ничего придумать, я грыз черенок кисти. На холсте углем были намечены линии рисунка, но я знал, что все это плохо, и давил краски на палитру в надежде, что при виде ярких цветов в голову сами собой начнут приходить мысли. Они не приходили, но от вида разноцветных, масляно поблескивающих улиток мне и впрямь полегчало. Тогда я позвонил Сандре, чтобы она пришла (можно с мужем) взглянуть на работу.

Они прекрасно смотрелись вместе: она – в длинной черно-фиолетовой хламиде, высокая и худая, с иссиня-черным лицом, подсвеченным светящимися линиями под глазами и под нижней губой; он – в светлых джинсах, широкоплечий, мощный. Его лицо было покрыто серой шерстью, глаза он выбрал янтарно-желтые с длинными несокращающимися зрачками. Из-за сходства с медведем Сандра звала мужа «мой Винни».

– Джонни, отверни свою чудную рожу, ты мешаешь мне думать. А что это, собственно?

– Да я давно хотел написать серию работ по «Сильмариллиону» Толкина… Изменения масштаба мне там понравились: от невидимых звуков, создающих мир, к богам, потом к эльфам, полубогам и людям, пока ничего не останется, кроме сражающихся армий, лишенных героев. Вот, дошел до сотворения мира и не знаю, как все это должно выглядеть.

– Знаешь, Джон, у меня есть знакомый в галерее, покажи ему: может, вывесит твой «Сильмариллион»…

Знакомый Сандры оказался, конечно, «отличным парнем с творческим мышлением», что было видно невооруженным взглядом и за милю, поскольку он носил слоновью голову. Длинный хобот не мешал ему говорить. Видя мое замешательство (я встал в дверях, держа в руках большую папку с рисунками и обернутые плотной коричневой бумагой картины), Слон махнул мне рукой:

– Заходи… Правду Сандра сказала: у тебя жуткая рожа. Меня зовут Эл. Разворачивай работы и ставь сюда.

Смотрел он внимательно, спрашивал, откуда я брал образы и по какому принципу их компоновал. Я часто замечал, что по виду зрителя невозможно понять, нравится ему работа или нет, и потому, борясь с желанием выбежать вон, терпел вынужденные паузы.

– Странновато, Джон, но не скажу, что не понравилось. Я не против вывесить твою графику и «Сильмариллион», когда доделаешь.

– Вся проблема именно в том, что я не могу доделать «Сильмариллион». Я застрял на третьей картине.

– Сделай четвертую вместо третьей…

– Мне не интересно придумывать кусками… Если третью не сделаю, то и следующей не получится.

– Давно мучаешься?

– Первые две сделал за полгода, а после за два месяца не продвинулся ни на шаг.

– Все твое лицо виновато.

– ?!

– Тебе

нужно освежить подход. Смени лицо, и сам увидишь новыми синтетическими глазами, что ты перерос тот угол зрения, под которым сейчас рассматриваешь свой «Сильмариллион». Неужели не слыхал, что смена лица дает необычайный творческий импульс?

Что-то я слышал, но считал, что это журналистские уловки, наподобие тех, что раньше рекламировали водку и таблетки как единственный способ стимуляции творческой активности у рок-музыкантов.

Напоследок я спросил, как ему пришло в голову стать слоном. Он рассмеялся в хобот и ответил, что желал чего-то агрессивно-фаллического, привлекающего женщин. «Девчонки это любят», – подмигнув блеклым глазом, добавил он. Я уходил в твердой уверенности, что никогда не сменю своего лица.

Неотступно думая о «Сотворении мира», я бросал карандаш на перечеркнутые эскизы к «Снежной королеве», которые россыпью валялись на полу. Даже длинная виньетка на разворот – преследование разбойниками кареты Герды – не давалась. Это было знакомое состояние, которое раньше я стоически преодолевал, словно пороги на горной реке, будучи убежден: с утра увижу в своей голове нужный образ. Сейчас у меня напрочь отсутствовала спасительная вера в то, что «завтра я непременно смогу». Хриплый шепот Сандры раздавался у меня над ухом, повторяя одну и ту же фразу: «Смени лицо, и увидишь сотворение мира другими глазами!»

Через неделю я занял денег и пришел в клинику.

– Давно пора! – радостно приветствовал меня администратор. – Что желаете?

– Я не знаю. Мне все равно. А мое лицо можно будет восстановить, если новое не понравится?

– Первичное живое лицо восстановить нельзя, но вы можете купить его замену из полимера. Правда, никто у нас такой операции не делал. Если хотят сменить вторичное лицо, покупают новое чужое. Если вам сложно что-то самому придумать (при этих словах меня передернуло), познакомьтесь с нашим хит-листом наиболее востребованных моделей.

Я уткнулся в толстую рекламную брошюру. В первую десятку входили: Ангел, Демон, Аполлон Бельведерский, Венера работы Боттичелли, инопланетянин, Христос и Эйнштейн. Ввиду того, что хэд-лайнеры пользовались огромным спросом, у каждого вида имелось по нескольку десятков вариаций. Инопланетян я насчитал полсотни, Венер было и того больше, только отличались они друг от друга совсем незначительно. С приближением конца списка я осознал, что хочу чего-то национального. Освежать так освежать! Я поговорил с администратором и подписал договор.

Не знаю, что у них за препараты для анестезии, только пока я спал под наркозом, видел сон, как дописываю «Сотворение мира». Когда я очнулся, врач принес зеркало. Мое вторичное лицо глянуло немигающими глазами из глянцевого овальчика в веселенькой рамке. Я кивнул эскулапу – лицо было то, что нужно.

Возвратившись домой, я бросился к поставленным у стены картинам и сразу понял, что они вялы, невнятны и требуют радикального обновления. Валиком я закатал фоны в ровный тон, устранив все рельефы мазков, подтеки жидкой краски и переходы оттенков. Лица ангелов и Моргота, на создание которых я потратил столько усилий, были закрашены за десять минут ровным белым колером. Нимало не пожалев огненных глаз Моргота, горящих на худом и скуластом, как у скелета, лице, я мазнул по бледному лбу черной краской. «Сотворение мира» и три последние картины серии были написаны в течение двух недель.