Журнал Наш Современник №10 (2002)

Журнал Наш Современник

Надо сказать, что не меньшее впечатление произвел на меня Ваш выбор стихотворных текстов поэта для этих сочинений. А дело тут вот в чем.

Хотя я работаю в Институте физики высоких давлений АН СССР в области спектроскопии твердого тела, моя большая любовь к русской поэзии — и особенно к поэзии первой трети нашего века — в конце концов привела меня к необходимости изучить по первоисточникам творческое наследие некоторых первоклассных, но полузабытых поэтов того времени. Речь идет о поэзии Клюева, Клычкова и Орешина, т. е. о тех поэтах,

в кругу которых начиналась поэтическая деятельность и известность Есенина.

Особенно много я занимаюсь “олонецким баяном” Клюевым (которого, несмотря на все их разногласия, Есенин много раз печатно и публично называл своим учителем). Довелось мне недавно побывать в бывшей Олонецкой губернии — и в ее центре Петрозаводске, и в Вытегре, где Клюев жил в 1918—1922 гг., — повстре­чаться с энтузиастами-исследователями творчества и биографии Клюева и даже с людьми, которые знали поэта лично. Сейчас в моем собрании есть не только большинство стихов Клюева (известных и малоизвестных), но и его исключи­тельной силы проза, напечатанная в основном в уездной вытегорской газете в 1919 г.

И вот, когда я познакомился со “Светлым гостем” и с “Отчалившей Русью” и пропел (если позволительно сказать “пропел” применительно к моему безголосому “пению”) себе эти циклы, меня поразило, как Ваш выбор стихов Есенина для них и Ваша музыка удивительно высвечивают эту связь творчества учителя и ученика — Клюева и Есенина.

Потом я вспомнил “Деревянную Русь”, “Душа грустит о небесах...”, некоторые песни из “У меня отец крестьянин”, — и я понял, что слышу Клюева в Ваших песнях на стихи Есенина.

Вот один пример. С недавних пор, всякий раз, когда я слушаю “Душа грустит о небесах...”, мне почему-то вспоминается клюевское стихо­творение, полный текст которого я не могу не привести здесь же.

Звук ангелу собрат, бесплотному лучу

.

Это стихотворение потрясает своей мощью и самобытностью словесного выражения. В одном из своих интервью Вы говорили о “мощной музе Расула Гамзатова”. Это определение как нельзя более подходит и к поэзии Клюева. Муза Клюева — мощная муза. Не могу удержаться, чтобы не процитировать полностью еще одно его стихотворение.

Задворки Руси — матюги на заборе

.

Но клюевская муза бывала и глубоко лиричной, а в минуты потрясений становилась вопленицей. Ярчайший пример этому — “Плач о Сергее Есенине”, стихотворный цикл, многие из частей которого, пронизанные непоправимостью утраты, исполнены высочайшего трагизма. К сожа­лению, уже больше 50 лет этот “Плач” не перепечатывался полностью. В клюевский сборник 1977 года из “Библиотеки поэта” вошли лишь небольшие (и далеко не самые характерные) отрывки из него. Надо сказать, что в этот сборник не включены многие лучшие сочинения поэта зрелого стиля (20—30-х годов).

В автобиографической заметке Клюев писал: “...флейта — моя музыка”. Голос флейты в его поэзии не всегда можно различить за мощными

голосами органа и “трубной меди”. Но когда эта флейта пела соло, ее мелодия была неповторима:

Плач дитяти через поле и реку

.

Одно из клюевских стихотворений заканчивается строфой:

И взлетит душа алконостом

В голубую млечную медь

Над родным плакучим погостом

Избяные крюки допеть.

Поэту не удалось допеть свои песни на родине. Сбылись его пророческие строки, написанные за шестнадцать лет до смерти:

Над Багдадом по моей кончине

Заширяют ангелы крылами

И помянут пляскою дервиши

Сердце-розу, смятую в Нарыме,

А старуха-критика запишет

В поминанье горестное имя.

Он скончался от сердечного приступа на станции Тайга, в Нарымском крае . Но остались жить его удивительные стихи, его “избяные крюки”, которые Вы уже расслышали (и дали услышать нам) в стихах великого клюевского ученика — Есенина.

У меня есть мечта — услышать когда-нибудь Ваши вокальные сочинения на стихи Клюева, самобытнейшего русского поэта.

Именно поэтому я не мог не написать Вам. Доброго Вам здоровья на долгие годы.

С искренним и глубоким уважением

Субботин Сергей Иванович,

кандидат химических наук.

Конечно, все это было писано в надежде, что Свиридов обязательно прочитает письмо. Но я даже подумать не мог, что он, человек, живущий предельно насы­щенной творческой жизнью, в которой, без сомнения, на счету каждая минута, станет на него отвечать.

Как говаривали в старину, судьба распорядилась иначе.

Вечером 20 ноября 1980 года, придя с работы, я увидел в почтовом ящике конверт. Взяв его в руки и взглянув на обратный адрес, я буквально остолбенел, потому что там стояло: “Г. В. Свиридов 123056 Москва, Б. Грузинская, 36, к. 57”. На листке бумаги, вынутом из конверта, было написано:

Москва — Ново-Дарьино

14 ноября 1980 г.

Многоуважаемый Сергей Иванович!

Ваше письмо произвело на меня исключительно большое впечатление. Я много раз перечитывал его, читал своим близким.

Какое счастье, что на свете (у нас, в России) существуют подобные Вам, редкие люди, живущие столь глубокой внутренней жизнью. Прислан­ные Вами стихотворения Н. А. Клюева — изумительны, я их не знал.

У меня есть его книга, недавно изданная в “Библиотеке поэта”. Поэт он несомненно гениальный. Влияние оказал громадное и на Блока, и на Есенина, в значительной мере выросшего под его воздействием, сознавав­шего это и потому старавшегося отпочковаться, освободиться (этим и объясняются резкости Есенина по отношению к нему!). Повлиял Клюев и на А. Прокофьева (ранних, лучших его стихов), и на Заболоцкого (как это ни странно), и вообще на многое в литературе. Он предвосхитил пафос и отчасти тематику лучшей современной прозы и т. д.