Журнал Наш Современник 2001 #3
Шрифт:
ЛЭП и подстанции.
В их ремонт давно ничего не вкладывалось. Лишь охотники за цветным металлом обращают на них пристальное внимание, зачастую заваливая опоры ЛЭП, чтобы добраться до вожделенных проводов. Но и опоры идут в дело — сдаются как лом черных металлов.
Мосты.
Из 60 тыс. автомобильных мостов в России треть находится в аварийном состоянии. Отслужили положенный срок и не ремонтируются около тысячи железнодорожных мостов (“Завтра”, 52/97).
Железные дороги.
Износ основных фондов достигает 52 процентов (“Известия”, 25.12.99, с. 4). Из 125 тыс. километров рельсов более 17 тыс. выработали свой ресурс, а воры продолжают тащить с дорог всю технику, содержащую цветные металлы, даже сигнальные и тормозные устройства.
Гражданская авиация.
Полтысячи самолетов уже списано. А около 75 про-центов оставшихся работает на продленных ресурсах (“Известия”, 26.12.98, с. 1; 5.8.99, с. 4). Техническое состояние национальной системы управления воздушным движением (СУВД), физический и моральный износ, который составляет 80 процентов, также вызывает серьезные опасения (“Финансовые известия”, 10/97). на 25 процентов в настоящее время пришел в негодность (Тематическое приложение к “Известиям”, 6.6.00, с. 1). Непонятно, что делать с “хрущобами”, отслужившими свой век. Состояние муниципальных бюджетов (за исключением богатенькой Москвы) не позволяет заняться реконструкцией этих “карточных домиков”.
Вспоминается землетрясение в Армении, когда целые кварталы новых многоэтажек в Ленинакане (Гюмри) рухнули при первом же серьезном толчке. Госкомиссия установила, что при строительстве домов немало цемента было расхищено, арматурные швы в межпанельных стыках не были надлежащим образом сварены… Увы, и в России такое, к сожалению, не редкость. Тем более что строгий государственный контроль в эпоху всеобщей коммерциализации (в том числе и жилищного строительства) ушел в прошлое. По сообщению Госгортехнадзора, за прошлый год из 400 тыс. эксплуатирующихся в России лифтов 60
Городские теплосистемы, системы водоснабжения и канализации
. Из 700 тыс. километров действующих стальных трубопроводов более половины поражено коррозией. Из них 50 тыс. километров — в аварийном состоянии (“Известия”, 6.2.99, с. 5). По мнению экспертов, если не принять экстренные меры, к 2005-2010 годам 2/3 трубопроводов окажутся в полной негодности, и это может парализовать жизнедеятельность городов.
Теплосети.
Согласно техническим инструкциям, металлические трубы теплосети могут пролежать под землей до двадцати лет. Но их замена — мероприятие очень дорогое. Положено ежегодно обновлять от 5 до 8 процентов протяженности теплотрасс, но в России в лучшем случае меняется 0,5 процента (“Известия”, 10.6.00, с. 2). Для “удешевления процесса” проржавевший участок теплотрассы выкапывают, переворачивают поврежденной стороной вверх и закапывают обратно. Если раньше при подготовке теплотрассы к зиме горячую воду перекрывали на две недели, то сейчас по вышеназванным причинам время ремонтных работ увеличили до 22 дней (“АиФ”, 28/99, с. 16).
Водопроводные сети
изношены настолько, что число аварий превышает 100 тыс. в год, а утечка воды из проржавевших трубопроводов составляет около 40 процентов (“Известия”, 6.2.99, с. 5). 55 процентов россиян пьют непригодную для питья воду (“Известия”, 2.11.95). Чему удивляться, если инфекции вспыхивают то тут, то там, а санитарно-эпидемиологическая служба в пожарном порядке гасит очаги.
Канализация и очистные сооружения
давно выслужили все сроки. Как результат — залповые выбросы в реки России десятков тысяч тонн фекалий. Многократно страдала от этого и наша Ока. Ремонт коммуникаций у нас ведется в основном открытым (траншейным) способом. Ремонтники разрушают дорожное покрытие, а по завершении работ асфальтобетонную смесь укладывают зачастую в грязь, снег. От транспортных нагрузок, осадков и смены температур грунт вскоре проседает, дорожное покрытие разрушается (“Известия”, 6.2.99, с. 5).
Существуют бестраншейная технология и пластиковые трубы, не подверженные коррозии и имеющие большой срок службы. В России эти технологии давно разработаны и по техническим параметрам превосходят зарубежные. Но, как издавна водится на Руси, производство этой техники не освоено, поэтому строительные организации вынуждены покупать ее за рубежом за огромные деньги систем сигнализаций и блокировки будут выломаны на продажу последние медные детали? Вот страшная цифра: уже за первый год реформы, 1992-й, на 95 тыс. жизней больше унесли травмы и несчастные случаи. На 95 тыс. больше за один только год! Изуродованная техносфера выходит из-под контроля” (“Наш современник”, 1/97, с. 215). Уровень риска техногенных катастроф в последние несколько лет ставит под угрозу саму возможность дальнейшего социально-экономического и экологического развития нашего Отечества. Смерть и увечья в общей сложности 300 тыс. человек ежегодно — цифра гигантская даже для такой большой страны, как Россия. Прямые материальные потери при этом составляют 3-5 процентов ВВП (валового внутреннего продукта), а косвенные превышают их в среднем вдвое (“Красная звезда”, 28.7.94). В последнее время эти потери возрастают ежегодно на 10-30 процентов и в несколько раз превосходят потери в промышленно развитых странах. Даже после стабилизационного периода в развитии России возможный прирост ВВП будет не в состоянии компенсировать ежегодные 10-12 процентов его потери от аварий и катастроф (там же). И еще один важный момент: если даже стальные детали машин имеют свой предел усталости — “наработку на отказ”, то имеют такой предел и люди. Вообще-то русский народ терпеливее и выносливее любой стальной детали. Но предел есть всему. Униженные, оплеванные, нищие, голодные, больные, спивающиеся рабочие, превращенные новыми “хозяевами жизни” в “рабсилу”, уже не способны работать так, как работали они во времена СССР. У новых господ нет средств на технику безопасности, на достойную зарплату для “свободных граждан свободной России”. Поэтому наряду с износом техники не меньшую роль в надвигающейся катастрофе играет и износ “человеческого фактора”. Лишь экономика мобилизационного типа при жестко централизованной политической власти способна выстоять перед лицом “катастрофы-2003”. Ибо последняя — далеко не фантастика, а хорошо просчитанная реальность. В одной временной точке сойдется множество кризисов, раздирающих нашу страну после . 1. Возврат в руки государства утерянного контроля за государственной собственностью. Несмотря на все приватизации (58 процентов предприятий уже частные), государство по-прежнему владеет 13 тыс. федеральных унитарных предприятий, 4 тыс. АО с долей государства в 50 процентов и 2,5 тыс. предприятий с государственной долей в 25 процентов (“АиФ”, 15/00, с. 11; “Известия”, 24.11.99, с. 4). Все это вместе взятое оценивается по рыночной стоимости примерно в 250 млрд долларов. При средней общемировой норме прибыли от 5 до 10 процентов эта собственность должна давать государству от 12,5 до 25 млрд долларов в год. Реально же в госбюджет поступает менее 50 млн долларов (“АиФ”, 14/98, с. 4), то есть 0,02 процента! Впрочем, за тысячи километров от РФ сохранился экономический обломок СССР — государственное совместное российско-вьетнамское предприятие “Вьетсовпетро” (то есть “Вьетнамо-советская нефть”). За 1999 год оно принесло России 244 млн долларов прибыли (К а л а ш н и к о в М. Битва за небеса. М., 2000, с. 196) — в 5,8 раза больше, чем вся остальная госсобственность РФ вместе взятая! В чем суть этого парадокса? Со стороны России в СП с Вьетнамом участвует государственное унитарное предприятие “Зарубежнефть”. Автор только что вышедшей книги “Битва за небеса” Максим Калашников дает очень простой . И далее, “по мелочам” — на лимузины, ведомственные дома отдыха (для начальства, естественно) и т. д., и т. п. И все равно прибыль остается — она настолько огромна, эта принадлежащая государству прибыль с госпредприятий, что прожрать и промотать ее физически невозможно даже “двуногим скотам”. Но чем богаче предприятие, тем больше у него “дочерних фирм”, записанных на имена жен, детей и прочих родственников начальства. “Дочки” усиленно перекачивают прибыль госпредприятий в оффшорные зоны на счета директоров госпредприятий. Лишь 517 из 4000 предприятий с 50-процентным участием государства начислили в 1999 г. дивиденды на госпакеты акций. По данным Мингосимущества, такие предприятия, как “Связьинвест”, “Газпром”, РАО “ЕЭС России”, рыночная стоимость которых составляет от 4 до 12 млрд долларов, заплатили дивиденды на сумму 0,7-4 млн долларов (“Известия”, 24.11.99, с. 4). То есть отдача — тысячные доли процента. “Газпром” за 1998 год вообще не выплатил государству дивиденды (“АиФ”, 15/00, с. 11). Зато имеет офис стоимостью 800 млн долларов и сотни (если не тысячи) роскошных домов отдыха и дач на берегу Черного моря, в которых отдыхают отнюдь не газпромовские рабочие. Итак, в 2003 году российской экономике грозит окончательный крах, поскольку за период с 1991 года в нее практически не вкладывалось инвестиций. В свете всего вышесказанного понятно, почему не вкладывалось. Понятно, что деньги на инвестиции были и есть, но они присваиваются “двуногими скотами”. Как сообщает директор Института социальных исследований, академик РАН Геннадий Осипов, “по заслуживающим доверия данным, из России за рубеж ушло около четырех триллионов (!) долларов, а не 100 миллиардов, как многие считали раньше, ужасаясь даже этой цифре” (“Завтра”, 31/00, с. 3). Вернуть назад эти деньги трудно, практически невозможно, ибо они подпитывают западную, прежде всего американскую, экономику. То есть инвестиции идут, но не с Запада в Россию, а из нищей России — на богатый Запад. Такая вот у нас “интеграция в мировой рынок”. И если наши деньги вернуть из-за бугра затруднительно, то вполне в силах руководства России получить дивиденды с 4000 пакетов акций и прибыль с 13000 федеральных унитарных предприятий, благо представители государства есть во всех АО с госучастием. Да вот только они “мышей не ловят”, то есть ведут себя крайне пассивно. Государство вполне способно активизировать (или заменить) этих своих представителей и влить в наш тощий бюджет если не 25, то хотя бы 10-15 млрд долларов прибыли от государственной собственности. И тут же обратить их в государственные целевые инвестиции на обновление и реконструкцию выходящих из строя основных производственных фондов. После того как ФРГ проглотила (с “легкой руки” Горбачева) ГДР, государственные предприятия последней было решено приватизировать. Да вот только покупателей не нашлось. (Дело в том, что и из самой Западной Германии многие производства переносятся в страны “третьего мира”, где заработная плата в сотню раз ниже, чем в ФРГ). Тогда германские власти изменили условия приватизации: никаких торгов (поскольку нет желающих “торговаться”), предприятие продается за одну германскую марку (то есть дарится) тому “покупателю”, который обязуется наладить на этом предприятии производство. Придется нечто подобное проделать и нам, с учетом российской специфики, естественно. А специфика — в двух главных фактах: 1. Оборудование предприятий (к 2003 году) изношено на 100-130 процентов. То, что не изношено, украдено. “…Под Франкфуртом есть гигантский склад, куда вывозят купленные в России прекрасные станки” (К а л а ш н и к о в М. Битва за небеса. М., 2000, с. 85). Короче: никакой западный рабочий на таком оборудовании работать не Русских инженеров и рабочих всегда отличала от их западных коллег способность давать простое и дешевое, но эффективное решение задач, считавшихся неразрешимыми. Перманентная нестандартность творческой мысли, оригинальность и парадоксальность, остроумие и асимметричность технических решений — вот истинно русская специфика. Люди Запада, впервые столкнувшись в России с этой спецификой, были шокированы и поражены. ХVIII век. Немецкий историк Шлёцер: “В народе, живущем на далеком севере, я думал встретить по крайней мере ту неповоротливость или леность, которою так явно отличаются жители Северной Германии; но какие деятельные, подвижные и ловкие существа являлись во всех классах нации!” (Цит. по: “Знание — сила, 12/87, с. 83). Французский историограф Левек: “Русские настолько даровиты, что они сравняются или превзойдут в смысле индустрии другие народы, если они когда-нибудь получат свободу” (Цит. по: Т а р л е Е. В. Соч., т. 4, М., 1958, с. 458). ХIХ век. Французский маркиз Астольф де Кюстин после путешествия по России издает книгу “La Russie en 1839”, каковую многие русские считают русофобской, а самого маркиза поминают недобрым словом. Но не все так просто. Вот что думает маркиз по интересующему нас вопросу:5, 275). Столь лестные суждения основаны на личном опыте самого маркиза: на лесной дороге у его повозки сломалось колесо. К счастью маркиза, навстречу шел русский мужик с топором… “Продолжаю свои записи на последней станции перед Нижним, — пишет маркиз. — Добрались мы до нее на трех колесах — место четвертого заняла длинная сосновая жердь, пропущенная под осью правого колеса и привязанная к передку повозки, — приспособление, приводящее меня в восторг своей простотой и остроумием” (там же, с. 276) (выделено нами. — Е. С.). “…Я вспоминаю часто слышанное мною утверждение, что русские необычайно ловки и искусны, и вижу, как это верно” (там же, с. 275). Суровая и нищая природа России заставляла русского крестьянина изощрять свой ум в поисках простого, нестандартного решения при минимальном наборе “технических” средств (все того же топора). Есть такое русское слово “смекалка”, которое на другие языки не переводится. Не случайно, подавляющее большинство наших академиков были выходцами из деревень, из малых городков и так далее. Фигура Михайлы Ломоносова здесь типична. (Правда, в условиях нынешней “Россиянии” Михайло Васильевич вряд ли сделал бы себе научную карьеру: без денег и блата его бы на порог любого “россиянского” учебного заведения не пустили. Социальная дискриминация — ничего не попишешь. И лишь на международные научные конкурсы прорываются ребята из провинции — там ведь не блат, а мозги нужны.) На Лондонской международной олимпиаде по физике в прошлом году занял первое место 16-летний школьник из Перми Алеша Вахов. Остальные четыре призера олимпиады — мальчишки из Челябинска, Великого Устюга, Набережных Челнов, Новосибирска. “Кстати, — пишет пермская газета “Звезда”, — ни одна из европейских стран, как и США впрочем, не заняли в этом году ни одного призового места” (“Известия”, 27.7.00, с. 8). Итак, на протяжении веков способность к научно-технической инновации — одна из глубинных особенностей русского культурного генотипа. А ведь “демократы” третируют русскую культуру как отстало-консервативную, косно-традиционалистскую силу, стоящую на пути “прогресса”. Впрочем, я уже сильно отвлекся от главной темы статьи. В “Социологическом журнале” исследователь Сергей Алашеев описывает такую ситуацию: купили наши американский станок, оставили на некоторое время в цехе — его, разумеется, “раздели” до станины, уволокли все, что можно было уволочь. Потом надо было его все-таки пустить в дело — позвали кадровых рабочих, асов, те станок заново “обули”, “одели” в то, что нашли под рукой или сделали тут же в подсобном цехе по собственным чертежам, и пустили его. Работает. По отчету это оборудование американского производства. А по правде жизни — продукт русской технической смекалки. Фактически этим примером автор социологического исследования, полтора года проводившегося на одном из предприятий Самары, Сергей Алашеев, как бы дает нам образец, матрицу, или, употребляя модное словечко, парадигму решения проблем с основными производственными фондами в масштабах всей страны. Так же, как и тот самый “американский станок”, эти фонды “раздеты до станин”. Значит, надо звать рабочих-асов, чтобы они эти фонды вновь “одели”. А в чем же стимул к такой работе? С чего это вдруг квалифицированные рабочие станут вкалывать в масштабе всей страны? Стимулов — хоть отбавляй. Стимул первый: большинство таких вот асов ныне безработные. Стимул второй: собственность рабочих на эти самые производственные фонды. Трудовая собственность рабочих, организованных в артели. Ибо поднять лежачий завод может только артель таких вот необыкновенных рабочих. И завод этот станет их собственностью. Схема примерно такая: государство объявляет о продаже в полную и безусловную собственность самых ветхих своих предприятий. Стоимость каждого предприятия — один рубль. Покупателем может быть только рабочая артель. С нею заключается договор купли-продажи с рядом дополнительных условий с обеих сторон: государство обещает освобождение артели от всех налогов сроком на пять лет, защиту от бандитского и чиновничьего рэкета, предоставление долгосрочного целевого кредита под низкий фиксированный процент. Рабочие обязуются не распродавать предприятие на металлолом, а наладить на нем производство продукции. Как наладить — это уже проблема самой артели. Дай только русским мастерам свободу — они из любого металлолома конфетку сделают. Только так, безо всяких инвестиций, то есть фактически задарма, нищее наше государство сможет спасти гибнущие заводы и фабрики, избежав тем самым “катастрофы-2003”. А заодно возникнут принципиально новые эффективные субъекты собственности — рабочие артели. Истинно русское коллективистско-общинное начало будет не изничтожаться под корень носителями “общечеловеческих ценностей”, а начнет во всю свою мощь работать на возрождение русской экономики. Появится новый социальный слой: рабочие — хозяева коллективной трудовой собственности. Именно они — трудолюбивые и зажиточные — и составят основу искомого русского “среднего класса”.
Очерк и публицистика :
Виталий Радзиевский.
Очерк и публицистика :
ИРИНА МЕДВЕДЕВА, ТАТЬЯНА ШИШОВА.
ЗАПАХ СЕРЫ
“планированием семьи”. Первый слой, конечно же, коммерческий: фармакологические компании стремятся как можно шире распространять свою контрацептивную продукцию, аборты тоже приносят прибыль, можно неплохо заработать и на школьных секс-программах.
Второй слой, с трудом, впрочем, отделимый от первого, это слой нравственный (с приставкой “без”). В “половом воспитании” детей весьма заинтересованы порнодельцы. Это позволяет им выращивать кадры потребителей и производителей соответствующих товаров и услуг. Расшатывание моральных норм дает возможность более успешно проводить вестернизацию, насаждать новую идеологию, в которой главная цель человека — получать удовольствие. Вот вам еще один слой, идеологический. С ним сцеплен четвертый, геополитический: снижение рождаемости ослабляет государство и в конечном счете ведет к его уничтожению.
А в самом низу — слой потаенный, оккультный, о котором многие, соприкасающиеся с “планированием семьи”, даже не догадываются. Вот только можно ли сущность назвать слоем? Правильное ли это сравнение? Пожалуй, точнее сравнить оккультизм с закваской, без которой ни одного слоя бы не было. Не взошло бы тесто.
Оккультную подоплеку “планирования семьи” вначале лишь смутно ощущаешь. Ведь тайные знания потому и тайные, что о них негде прочитать, негде услышать. Да и спросить не у кого. Но что ни возьмешь в руки: рекламный ли буклет, программу ли для детей, пособие для родителей — от всего тянет этаким сернистым дымком. Не один раз мы наблюдали реакцию тех, кто впервые видел материалы, выпущенные Российской Ассоциацией “Планирование семьи” (РАПСом) и сходными с ней конторами. Люди цепенели, на их лицах отражалась какая-то смертная тоска, а многие прямо говорили: “От этого не хочется жить”. Кричащая непристойность таких чувств не вызывает. Скорее, шок, возмущение, защитный смех. Пускай даже любопытство! Главное, что нравственная система координат не рушится. В худшем случае может поменяться место самого человека в этой системе, но он все равно будет понимать, где верх, а где низ, где порок, а
где добродетель.
С “планировочно-просветительской” же литературой картина принципиально иная. Это жизнь в перевернутой системе координат, где верх и низ незаметно меняются местами. Где разврат уже не разврат, а “альтернативные формы семьи”, где убивать нерожденных детей нравственно (дабы “не плодить нищету”), но безнравственно порицать содомитов. Где не стыдно распалять в детях чувственность, зато очень стыдно быть стыдливым. Мир, в котором ТАКАЯ система координат, антагонистичен традиционному — прежде всего христианскому — миру. Это реальность преисподней, где тоска и скрежет зубовный. Уж не предчувствие ли этой инфернальной тоски омрачает лица людей, когда они листают РАПСовские брошюры?