Журнал Наш Современник 2005 #8
Шрифт:
Я засмеялся. Вижу его настороженное удивление.
— Да фамилия-то у тебя какая, — говорю. — Коровин!..
Тянутся железнодорожные пути. Загорелся зелёный огонь семафора, закрылся шлагбаум. Налетел состав. В ы в о з я т! А мы остаёмся. Мы все — доктор Поросёнков, Танечка, Иван…
Закончена работа над "мемуарной книгой". Сколько людей новых я повидал, сколько рассказов выслушал! Что ни жизнь — то история, простых не бывает. А покуда работал, покуда ездил по Ромоданову и окрестностям, пытался понять: так взяли о н и нас или нет? О н и — чужие. И приметы вроде бы видел повсюду: здесь они уже и располагаются обстоятельно, по-хозяйски.
Самому мне чудилось иной раз, что утонул я в
Да, радость. И это было моё главное открытие и ответ на измучивший меня вопрос. Потому что, как ни взгляни, невозможно в з я т ь эту огромную землю под необъятными небесами. Она может быть только дана, вместе с силой и мужеством, необходимыми, дабы владеть ею. И дана она нашему народу — Ивану, Танечке, доктору, нам с вами, которых пока ещё — большинство.
Вадим ДЕМЕНТЬЕВ. БУХТИНЫ КУБЕНСКОГО ОЗЕРА
Без конца поля
Развернулися,
Небеса в воде
Опрокинулись.
Вологодское Кубенское озеро — это живой организм: то волнуется, то отдыхает, то гневается, а то, как и море по известному сравнению, смеется. Выйдешь в тихий вечер на крыльцо, а со стороны берега доносится гул — волна за волной с ревом накатывают на берег, покрывают сердитой пеной камни, несут с гневной водой взвесь песка и ила, клочья водорослей и лесной мусор. Вся природа уже успокоилась, впала в благостное умиротворение, а озеро раскачалось, стенает и сердится за дневной ветер, который налетел, поднял волну с "барашками" и улетел дальше — гнуть в свирепых порывах леса, крутить пыль на дорогах, утробно завывать в ущельях каменных городских кварталов. Только к утру озеро успокоится и встретит рассвет ласковым тихим приплёском. Будто и не было бури.
Явления природы здесь никогда в точности не повторяются. Гроза после жаркого антициклона тяжела и злобно-порывиста. С первым валом грязно-сероватого оттенка черные тучи накатываются с северо-запада всякий раз быстро и неожиданно. Еще умильно светит на другой половине неба солнце, тихо порхают птицы, но на объятую страхом вторую половину неба лучше не смотреть: жутко.
По контрасту с кубенскими грозами вспоминается удивительное явление, виденное мной как-то в августе. Я вышел ночью во двор под черное глухое небо с яркой звездной россыпью. Такая была темень, что выколи глаз, и только прямо над моей головой повисла молочно-белая, огромная линза. Это было как чудо, каких человек не предполагает увидеть в природе. Долго я приходил в себя, пока не заметил, что сквозь стойкое белое марево просвечивают острые лучики звезд. Полная луна, отражаясь от тихой глади озера, бросила блик на небо через воздух, пропитанный мельчайшими дождевыми испарениями, которые и "сотворили" эту летающую тарелку в ночном небе.
"Зимой на озере немудрено заблудиться и среди бела дня, — рассказывает о другом времени года Надежда Александровна Плигина, удивительная женщина, вдова Александра Николаевича Плигина, который в одиночку восстанавливал Спасо-Каменный Преображенский монастырь на кубенском острове. — Может начаться такой густой снегопад, что невозможно сориентироваться, в какую сторону идти. Или разыграется метель и в течение пяти минут заметет следы: дороги нет".
Особенно меня поражают в Кубеноозерье тихие летние дни. Кучевые облака будто застывают на одном месте. Озеро, что молочное море, так же недвижимо. Младенец-ветерок дохнет во сне, и пойдет по воде легкая рябь и тут же стихнет, опять сольется с голубой равниной. Тогда теряются границы неба и воды.
Природные красоты Кубеноозерья описывал некий Иларий Шадрин, рассказ которого нашел Василий Иванович Белов и процитировал в своей
Подул лёгонький ветерок, поднялись белоснежные паруса, и маленькие лодочки, как чайки, быстро понеслись к Каменному острову, который, как снеговая глыба, как меловая скала, чуть виднеется в синеватом тумане жаркого летнего дня… Это рыбаки поехали "на замёт".
Или около противоположного берега из-за кустов вдруг покажется беловатая струйка дыма — то пароход идёт из Сухоны в озеро. Потянется эта струйка, станет расти, расти, и вдруг ясно, точно на близком расстоянии, увидишь белый корпус парохода, на котором хорошо видны и труба, и колёса, хотя расстояние не менее десяти вёрст.
Зимой здесь безбрежная белоснежная равнина, за которой к северу чуть виднеются верхи церквей противоположного берега, а также эта равнина уходит вдаль и сливается с горизонтом. Здесь всё мертво и пустынно. Но лишь только начинается весна — и снова эта пустыня оживает. С грохотом несутся по озеру громадные льдины, то громоздясь, то разбегаясь, по берегу снова засуетятся человеческие фигуры — то рыбаки починивают свои ладьи, пробуют первое рыболовство — ставят верши и мережи. Образовались закраины на озере, наступил вечер — и озеро запылало, зажглось сотнями огней, точно оно и не озеро, а большая широкая река, берега которой усеяны зажжёнными фонарями; это "ходят с лучом" — один из самых красивых способов рыболовства…
Между церквями рассыпаны многочисленные деревни, в которых там и сям пестреют крашеные крыши зажиточных домов и заводов, зеленеют сады, а перед ними на первом плане стоят ветряные мельницы, особенно в подозерье. Отъехал путешественник от Кубенского села версту, поднялся на небольшой пригорок — и перед ним открывается Песошное. Налево, под горою, всего в каких-нибудь ста саженях от церкви, журчит весёлая и прозрачная речка Шепинка, она же Богородская, через которую перекинут мост и идёт большая дорога".
К разгадке многих тайн души, рождавшихся от соприкосновения с северной природой, подошел Борис Шергин, мудро сказавший: "Невещественное прочнее осязаемого". Он и в своих заметках о поэтической памяти стремился выразить невыразимое, дать представление о непредставимом, сказать о несказанном. "Со мной не раз бывало такое, — писал Шергин, — в городе ли, в старом проулке, в деревне ли застигнет тебя, обнимет некое сочетание света и теней, неба и камня, дождя и утра, перекрестка и тумана — и вдруг раскроются в тебе какие-то тайновидящие глаза. Или это разум вдруг обострится? И одним умом думаешь — когда-то в детстве-юности шел ты и видел схожее расположение дороги, света, тени, времени и места. А разум твой раскрывает тебе большее, то есть то, что сейчас с тобою происходит, отнюдь не воспоминание, но что бывшее тогда и происходящее сейчас соединилось в одно настоящее. И всегда в таких случаях, чтоб "вспомнить", когда я это видел, мне надобно шагнуть вперед (отнюдь не назад)".