Журнал Наш Современник 2006 #10
Шрифт:
Как и в годы Гражданской войны, полностью изменился национальный облик целых станиц. Но пропагандистская машина по-прежнему разрабатывает золотоносную (для иных — даже в самом буквальном смысле слова) жилу красного террора и “сталинских депортаций”. О беде же нынешней — ни слова. Сверху велели забыть — и журналисты послушно забыли, даже те, кто месяцами не покидал Кавказа. Соответственно, не тревожится и общество: “картинки” нет, значит, нет и проблемы. Те же, у кого всё-таки скребут кошки на сердце, успокаивают себя мыслью: ну там же нет войны, всё как-то образуется, вернутся. Мне такое доводилось слышать не раз.
Увы,
Нет, не вернутся, как не вернутся русские и в Чечню, теперь уже вполне моноэтническую республику. Зато как бы не увидеть нам новых беженцев, из других кавказских республик. Не слишком спокойно, например, в Адыгее, где не гремят почти ежедневно, как в Дагестане и Ингушетии, взрывы и выстрелы, но где растёт напряжённость и где меньше года назад на VI съезде Союза славян Адыгеи была выдвинута инициатива обращения к президенту РФ с просьбой о возвращении республики в состав Краснодарского края, как то и было до 1991 года. “Главное, — заявила лидер Союза Нина Коновалова, — чтобы славяне, проживающие в республике, на деле получили равные права с адыгами, а этого равенства как раз и нет”.
Приведённые ею цифры убедительно подтверждают такой вывод. И уж, во всяком случае, говорят о том, что проблема существует, а стало быть, требует непредвзятого рассмотрения. Однако воз и ныне там. Против проекта возвращения Адыгеи в Краснодарский край бурно выступила тотчас же отмобилизовавшаяся адыгская общественность. Причём мобилизация эта сразу вышла за пределы РФ. В движение протеста включились черкесские диаспоры Турции, Сирии, Иордании, Германии, США, Израиля, чьи телеграммы поддержки зачитывались на митингах. Разумеется, никакой ответной и хоть сколько-нибудь сравнимой по масштабам русской мобилизации не произошло (её не было и в ситуациях куда как более трагических), и вопрос тихо увял. Что не означает, конечно, исчезновения проблемы, с которой всё чаще сталкиваются русские теперь уже не только в национальных республиках РФ и от вызова которой всё ещё пытаются уклониться.
Словом, ко многим размышлениям и сопоставлениям побудил меня французско-алжирский сюжет, и по возвращении я поделилась ими со своей коллегой, известной журналисткой, в своё время тоже работавшей в “горячих точках” и немало повидавшей. Реакция оказалась неожиданной: “Всякие аналогии неуместны! У меня много знакомых среди “черноногих”, я знаю, как это было, весь этот ужас…” “А здесь — не ужас? — попыталась возразить я. — И ведь Франция всё-таки не так принимала своих беженцев, как Россия — своих, там это было делом и долгом всей нации”.
— Никаких сравнений, — вновь прозвучал твёрдый ответ.
Что ж, каждый видит мир по-своему. Мне же как раз после этого разговора особенно захотелось сравнить, тем более что тема не чужда мне лично: я родилась в Приднестровье, на днестровской границе погиб мой отец, с этой землёй связаны мои детские и, стало быть, глубже всех вошедшие
Нет, стоит всё-таки сравнить, тем более что у нас в последнее время вдруг объявилось множество людей, встревоженных судьбами “белой Европы”. Особенно же — Франции, будто бы уже стенающей под сарацинским игом. Кому-то видится Собор Парижской Богоматери, превращённый в супермечеть, так что угнетённым, но гордым французам не остаётся ничего иного, кроме как взорвать свою национальную святыню.
Вот и протоиерей Всеволод Чаплин в своих “Лоскутках”, опубликованных на страницах “Православной Москвы” (N 13, июль 2006 г.), сокрушается: “Западная Европа, похоже, утратила смысл жизни и идентитет. Если это действительно так, если проснуться не заставит даже вызов ислама, то европейцам не помогут ни армия, ни полиция, ни деньги, ни паспорта с чипами. Европа останется за скобками истории. Мы (!) подарим её мусульманам”.
Странным образом — и хочется думать, невольно — протоиерей оказывается солидарен здесь с американско-израильской пропагандой относительно всемирной опасности ислама. Но он, по крайней мере, ещё мягко пеняет Европе за то, что она утратила “идентитет” (само собой, мы его сохранили), и, конечно же, не предлагает двинуть русские когорты. Хотя, право, и задумаешься: как же мы умудримся не “подарить мусульманам” эту заблудшую овцу, раз уж она сама докатилась до такого?
Зато другие, усматривая некую апокалиптическую угрозу, нависшую над “белой расой” (которая, конечно же, не спасётся без поддержки мощной русской руки), прямо взывают к действию.
Когда спросишь кого-нибудь из таких ревнителей “белой расы”: “А в чём, собственно, причина вашего рвения? Мало ли Россия натерпелась от той же Европы, которую спасала столько раз? И что вы скажете о белых эстонцах и латышах, устроивших режим апартеида для русских? Или о финнах, в годы войны загонявших в Карелии едва ли не всех русских, от грудных младенцев до глубоких стариков, за колючую проволоку, где смертность была даже выше, чем в немецких концлагерях? А о плане “Ост” вы ничего не слыхали?” — внятного ответа не дождёшься. Всё это мелочи, всё это вздор, вперёд — с “Верой Христовой. Верой Белого человека в Белого Богочеловека. Истинной последней надеждой Белой Европы” (Б ы ч к о в Р. “Святая Европа”. Опричное Братство Святого Преподобного Иосифа Волоцкого. М., 2005, с. 25).
В общем, Европа томится и ждёт. А вы уверены, что ждёт? Что она сама неспособна дать ответ на вызовы времени? Причём ответ столь жёсткий, а главное — эффективный, который и не снился нашим любителям разговоров о “цветной нелюди” (“Святая Европа”) и кровавой уличной поножовщины с маячащей за ней тенью, более всего губительной как раз для русских, провокации? И что она, наконец, способна взглянуть на наши беды пусть не сочувственным, но хотя бы не холодно-враждебным взглядом? Мои “уроки французского” привели меня к существенно иным выводам.