Журнал Наш Современник 2006 #3
Шрифт:
Представляя себе таким образом всю картину исцеления Распутиным Вырубовой, я ясно представлял себе, какое глубокое и сильное впечатление эта сцена “воскрешения из мертвых” должна была произвести на душевную психику высочайших особ, воочию убедившихся в наличии таинственных сил благодати Провидения, пребывавшей на Распутине, и упрочить его влияние на августейшую семью. После этого случая Вырубова, как закончил мне свой рассказ Распутин, сделалась ему “дороже всех на свете, даже царей”…”.
Интересно, что вопреки укоренившемуся мнению влияние Распутина на государя было далеко не беспрекословным, что подчеркивает в своих записках мой дед. Николай II отказывал Распутину в его просьбах, если они не отвечали его самостоятельному решению, не принимает Распутина после его скандальных выходок, а главное, царь твердо знал, что через пять лет, когда опасность
Белецкий пишет, что “в последнее время Распутин уверял своих поклонников, чему я сам был свидетелем во время одного из воскресных чаев у него на квартире в июне 1916 года в присутствии А. А. Вырубовой, что ему положено на роду еще пять лет прожить с ними, а после этого он скроется от мира и от всех своих близких и даже семьи в известном только ему одному, намеченном уже им глухом месте, вдали от людей, и там будет спасаться, строго соблюдая устав древней подвижнической жизни. Это свое намерение Распутин, как я понимал, навряд ли привел бы в осуществление, даже если бы и не был убит, так как он довольно глубоко опустился на дно своей порочной жизни.
Но Распутин ясно, по настроении государя, замечал близость наступления поворота в отношениях к нему со стороны его величества и заранее подготовлял себе почетный отход от дворца, указывая на пятилетний срок как на то время, когда наступит для наследника юношеский возраст, кладущий преграду гемофилии, внушавшей их величествам постоянную боязнь за жизнь его высочества и связавшей Распутина в силу приведенных мною причин с августейшей семьей…
К той общей характеристике, которую я дал Распутину, — пишет Белецкий, — мне остается добавить только несколько штрихов для обрисовки его личности. Распутин пренебрежения к себе и обид, ему наносимых, не прощал и никогда не забывал и мстил за них до жестокости; на людей смотрел только с точки зрения той пользы, которую он мог извлечь из общения с ними в личных для себя интересах; будучи скрытным, подозрительным и неискренним, он тем не менее требовал от окружавших его безусловной с ним искренности и фальши в отношении себя не допускал; помогая кому-нибудь, он затем стремился поработить того, кому он был полезен; в своих выводах и решениях отличался упрямством и трудно поддавался переубеждению, идя на уступки в тех только случаях, когда это отвечало его интересам; в своих домогательствах и желаниях отличался поразительной настойчивостью и до той поры не успокаивался, пока не осуществлял их; умел носить на лице своем маску лицемерия и простодушия, вводил этим в заблуждение тех, кто, не зная его (а таких было много, в особенности из состава правившей бюрократии), мечтали сделать из него послушное орудие для своих влияний на высокие сферы. Присматриваясь к судьбе тех лиц, которые искали в Распутине той или иной поддержки, я видел или печальный исход влияния на них Распутина и всей окружавшей его порочной обстановки, или фатальный для них позор, как последствие сближения их с Распутиным, но не в силу его демонизма, а главным образом вследствие свойства тех побуждений, которые толкали их идти к Распутину и заставляли затем поступаться многим в ущерб своей чести и достоинству…”.
…Теперь, спустя почти сто без малого лет, о Распутине известно достаточно много, в том числе и благодаря этим воспоминаниям моего деда. Но именно они, написанные в семнадцатом году в тюрьме, были первым подробным и достоверным рассказом о жизни и смерти Григория Распутина…
Вернусь в больничные палаты тюрьмы “Кресты”, где мой дед писал эти воспоминания. В 1917-1918 годах здесь сидели царские сановники, монархисты, великие князья. Вскоре к ним присоединились депутаты Государственной Думы и члены Временного правительства. Соседом моего деда по камере был бывший депутат Думы и известный разоблачитель провокаторов царских охранных органов В. Л. Бурцев. Койки Степана Петровича и Владимира Львовича стояли рядом. Они знали друг друга до тюрьмы, но здесь по-настоящему подружились. Бурцев проделал сложный путь от революционера до монархиста.
При царизме — поселенье,
при республике — тюрьма:
Бурцев понял изреченье,
что все “горе от ума”, -
приветствовал его В. М. Пуришкевич, тоже сидевший в “Крестах”. Он говорил, что не хочет даром есть хлеб, и попросился топить печь в арестантской больнице. Роль Пуришкевича в убийстве Распутина хорошо известна. В противоположность Бурцеву он,
Словом, если бы не трагизм положения, компания была бы веселой. Бурцев рассуждал на философские темы, Белецкий писал о Распутине, убийца Распутина Пуришкевич колол дрова и топил печь, декламируя свои сатирические стихи и о царских министрах, и о Временном правительстве. Стихи о Керенском написаны тоже не без его участия.
Зеркала в тиши печальной
Зимнего дворца
Отражают вид нахальный
Бритого лица.
В каждом зале без различья,
В каждом уголке
На свое глядит величье
Некто в пиджаке.
И, предавшись ослепленью,
Мнит “герой” страны,
Что затмит былые тени,
Тени старины.
Стихи заканчивались предсказанием, которое не замедлило сбыться, когда Керенский бежал из Зимнего дворца.
И когда ты в жалкой спешке
Выйдешь на крыльцо,
Исказится без насмешки
Бритое лицо.
Передачи заключенным и свидания с ними первое время разрешались, и жена Степана Петровича Ольга Константиновна с сыном Владимиром навещала мужа, тот рассказывал о соседях по несчастью, расспрашивал о семье, очень волновался за дочерей.
Кое-кого из политических, сидевших в “Крестах”, стали выпускать на свободу. Соседу деда по камере Владимиру Львовичу Бурцеву удалось уехать в Париж, он издавал белоэмигрантскую газету “Общее дело”. Пуришкевич, человек достаточно богатый, отдал все деньги на Красный Крест и отправился на юг России, пытался бороться с революцией. В 1920-м умер от сыпного тифа. Большевики отпустили многих, арестованных при Временном правительстве, но С. П. Белецкого не отпускают, а переводят в Москву. Ольга Константиновна оставляет детей под присмотром матери мужа Анны Нестеровны и тоже едет в Москву, надеясь попасть на прием к Н. В. Крыленко, у которого были “дела” бывших министров, в том числе и Белецкого. Останавливается у родственников на Малой Бронной.
В этой большой квартире, ставшей потом коммунальной, жили тогда моя пятилетняя мама Ксения со своей матерью Галиной Николаевной и дедушкой с бабушкой — Николаем Николаевичем и Марией Осиповной Шаблиовскими. …В эту квартиру по адресу: Малая Бронная, дом 12, квартира 19, приедет потом жить мой отец, Владимир Степанович Белецкий. Здесь они с моей мамой поженятся, здесь появлюсь на свет и я. Отсюда заберут в тюрьму в 1935 году моего папу. Но это все будет потом… А пока в конце августа 1918 года тут гостит Ольга Константиновна, советуясь с родственниками о судьбе мужа. Моя прабабушка Мария Осиповна Шаблиовская рассказывала мне, как вопреки очевидности они ждали положительного результата от приема у Крыленко Ольги Константиновны, жалели ее, утешали, понимая, что страшно ей за жизнь мужа, тяжело и унизительно быть просительницей. И все-таки надеялись на освобождение Степана Петровича.
Николай Васильевич Крыленко был любезен, обещал разобраться, затребовал к себе “дело”. Ольга Константиновна не уезжает, записывается вторично на прием. Крыленко так же любезен, дает понять, что Белецкого скоро освободят. Ольга Константиновна была полна самых радужных надежд, но всего через два дня из газет она узнала о расстреле мужа. Официально это подавалось как ответ Чрезвычайной комиссии на ранение Ленина и убийство Урицкого.
Деда расстреляли на Ходынском поле у казарм 5 сентября 1918 года. Вместе с ним расстреляны священнослужители, деятели черносотенного движения, министры царского правительства. Среди них — председатель Государственного Совета И. Н. Щегловитов, бывшие министры внутренних дел Н. А. Маклаков и А. Н. Хвостов, епископ Селенгинский Ефрем, протоиерей Иоанн Восторгов, причисленный недавно Православной церковью к новосвященномученикам Российским. Эти люди были известны в России. И когда уже вырыли ров и доставили осужденных, русские солдаты отказались их расстреливать. Срочно вызвали латышей и китайцев, принимавших участие в революции. Как свидетельствует “Архив русской революции” (Берлин, 1923, т. 7, стр. 275): “За несколько минут до расстрела Белецкий неожиданно бросился бежать, но китайцы ударами вогнали его в смертный круг. После расстрела все убитые были ограблены”.