Журнал Наш Современник 2009 #2
Шрифт:
Всякие нарушения своего права на кусок речки остро переживали не только ребята, но и вся бывшая деревня, но поделать с этим ничего не могла. Время от времени, хотя и нечасто, по дороге мимо состарившихся деревянных домишек, разбрызгивая лужи, проносились кавалькады из двух-трех, а то и четырех автомобилей со включенной на всю мощь музыкой, и из-за рощицы чуть не до глубокой ночи доносился ор и пьяные крики взбесившихся пришлецов. Вместо того чтобы, по здравому разумению, утихнуть, услышать тишину и птиц, они продолжали орать, прыгать под яростные звуки оглушительной музыки, крушить орешник на берегу речки, ломать деревья,
Бориска, бывало, и в одиночку, а чаще с братками и Глебкой за спиной, сторожко подходил к краю речки после таких чуждых наездов. И хотя они не разговаривали между собой о человеческом паскудстве вообще и о природе в частности, души их бунтовали и страдали. Тихая, не объяснимая словами ненависть поднималась откуда-то снизу. И хотя ни у кого нет прав на эту общую речку, - дело ясное, несмотря на все их детские фантазии, - чувство они испытывали такое, будто кто-то чужой без спросу вошел в их дома с грязными ногами и все истоптал, испакостил, оставив им непроизнесенный вопрос: зачем, почему? По какому праву?
В тот день, еще разогретый для Бориски недавней стычкой в парке и совсем свежей возлешкольной расправой, не утихшими желаниями отомстить обидчикам и душевной смутой незнания, как это осуществить, они нежданно застали там того высокого парня, которого еще в парке уронил, ударив в подбородок, Борис.
Странно, но парень был один, сидел на берегу, опустив голову, а когда поднял ее, увидел целый семерик и в центре его Бориску все с тем же малышом за спиной, и в глазах его мелькнул ужас.
Но только мелькнул. Он отвернул лицо, снова опустил голову. Сидел же неловко, как-то сжавшись, положив руки на длинные колени, а на руки - голову.
Бориска клокотал. Все в нем перемешалось - и хорошее, и дурное. Из хорошего, хотя и не вполне справедливого - уязвленное чувство собственности на этот отрезок речки, куда лезут всякие там… А из плохого - чувство безнаказанности: ведь что бы ни сделал Боря этому длинному сейчас, все в его воле и праве…
Однако вот что было самым нечестным: в парке он врезал длинному как следует, но не помнил его среди тех, кто валтузил его возле школы. О какой такой мести можно думать… Но ссадив Глебку, передав его на руки Акселю, Борис подошел к парню. Тот все так же, будто и забыв об угрозе, подступившей к нему, молча сидел на краю рва, положив на руки голову.
Борису послышалось, будто парень плачет, да и плечи его мелко вздрагивали. Мельком подумалось, что лучше бы остановиться, но на него смотрели пятеро. А Глебка сверкал своими восторженными глазенками, которые всегда ожидают чуда.
2*
Он подошел к парню со спины и, слегка разогнавшись, толкнул его. Тот коротко вскрикнул и кубарем полетел вниз. Сначала стукнулся о берег, потом плюхнулся в воду.
Горевский народ восторженно заорал, заметался по берегу, норовя добавить, если не кулаком, то словом, но Бориска рукой остановил мстителей.
А парень в джинсовом костюме стоял по колено в воде, трясся, плакал уже не таясь, и вдруг крикнул, обращаясь к Бориске:
– Фашист!
А потом всем крикнул:
– Фашисты!
Народ от неожиданного ругательства обомлел. Парень, хватаясь руками за землю, соскальзывая и срываясь, выбрался на крутой берег, отбежал в сторону и, оборотясь, крикнул изо всех сил:
– Что вы за люди!
Он бежал к роще, к городу и громко, навзрыд уже, никого не сторожась, плакал, а троица свистела ему вслед. Глебка радостно прыгал на руках у
Васьки Акселерата. А Головастик вдруг сказал:
– Это Глебов из восьмого. У него вчера и отец, и мать накрылись. Бориска обмер:
– Как это?
– А так… Ехали на "Жигулях", пьяный шоферюга самосвалом сбил и раздавил…
Борьку будто в поддых кто-то ударил. Ноги ослабли, стали просто ватными. Он опустился на колени, свесил голову, спросил, едва слышно:
– Что же ты… Раньше-то…
Каждый из нас, пусть порой и нечаянно, совершает неправедные поступки. Одни рано или поздно стираются, исчезают вовсе. Но другие неотвязно скребут память, нежданно напоминают о себе и, смыкаясь с другими событиями жизни, вдруг оказываются чем-то вроде греховных отметин, за которые однажды - так или иначе - неминуемо приходит расплата…
Вырастая, становясь старше, а потом приняв на себя неизбежные тяжкие испытания, Борис то и дело возвращался к детскому своему греху, когда толкнул с обрыва такого же, как он сам, бедолагу.
Бориска сразу приготовился к этому: понести наказание. Пусть бы снова налетела на него толпа, пинала по бокам и в спину, целила в лицо - он бы и не пикнул, и жалиться никому бы не стал - виноват, получи!
Но никто его не трогал, никто даже слова не произнес, и оттого душе было очень больно, будто кто-то снова и снова скарябывал коросту. Не мог он простить себе подлость, пускай нечаянную. Пытался себя представить на месте Глебова. Ну, отца у него, предположим, не было и нет, но исчезни вдруг разом мать и бабушка… Жутко даже вообразить!
Сердце сжималось, весь он обмирал, покрывался холодной испариной: да это же конец жизни, конец всему. Куда он с Глебкой денется? Кому нужен? Как сумеет жить дальше?
Будто страшную явь какую, отмахивал он руками это наваждение. Вскакивал, бежал куда-нибудь в сторону, если не на уроке сидел. Старался обратно в жизнь включиться, потому что такие вот мысли были ведь из жизни-то выпадением. Какой-то обволакивающей хмарью, ужасом…
А Глебов в школе больше не появлялся. Все от того же Головастика Бо-риска узнал подробности, рвавшие душу в клочья: погибших родителей похоронили, а Глебова увезла дальняя родня, куда - неизвестно.
– Может, сбагрят в детдом, - нахмурился Витька.
– Почему?
– спросил Бориска.
– Родня-то есть…
– Вроде есть. Да кому он теперь нужен. Разве только квартира его… Спорить дальше на такую взрослую тему никто не решился, еще пока не
по летам оказалось, но Боря совсем скуксился, и Головастик его понял, точно так же, как и Акселерат.
– Ладно тебе, не переживай!
– хлопнул по плечу Витька.
– Ведь ты же не знал!
– Все мы дураки, - обобщил Васька.
Тем собеседованием все будто и завершилось.