Журнал Наш Современник №5 (2003)

Журнал Наш Современник

Сегодня оппозиционные западному империалистическому влиянию государства на Востоке проектируются на основе “идеологии национализма”. Такая идеология сегодня представляет ловушку для антиатлантической оппо­зиции хотя бы потому, что заслуживает справедливых упреков в игнори­ровании новых закономерностей глобального мира. Но в рамках имманентной критики (не со стороны, а с учетом внутренних задач самого сопротивляю­щегося национализма) следует выделить другое: национализм мешает соли­дарности осажденных, формированию их совместного интернационального фронта. Другой, не менее существенный изъян национализма — забвение социальной доминанты, подменяемой архаическим этноцентризмом.

Категория “народ” свободна от этих изъянов. Поистине актуальнейшей задачей современной оппозиционной (господствующему либерал-амери­канизму) теории является содержательная разработка этой категории, выявление ее социальных, политических, культурных потенций. Будущая государственность бедных, противостоящая и “пиночетовским” диктатурам богатых, и их социал-дарвинистски

ориентированному гражданскому обществу, несомненно явится административно-политической проекцией категории “народ”. Ясно, что актуализация этой категории предполагает резкое смещение акцентов с ценностей “формальной демократии”, заворожившей сознание новейшего либерального истеблишмента, на реальные социальные ценности, тестированные в массовом опыте повседневности. Умопомрачение сознания, охватившее интеллигенцию и всякого рода “средний класс”, поис­тине достойно удивления. Люди, всерьез утверждающие, что строят “правовое государство”, одновременно допускают невыплату законной заработной платы миллионам бесправных тружеников по многу месяцев подряд — и все это умещается в единой либерально-демократической голове, и голова от этого не болит! Население целых стран вернули к социальной ситуации по меньшей мере 200-летней давности — к эпохе работных домов XVIII века, и на этом фоне либеральное “крикливое меньшинство” продолжает твердить об успехе “демократических реформ” и приглашает массы разделить его восторги. Ясно, что речь идет о прямой утрате чувства реальности со стороны тех групп, которые заполучили монополию на решения (что ж в этих условиях они способны решать?!).

Когда-то Р. Арон, мэтр либерализма эпохи холодной войны, написал о марксизме как “опиуме интеллигенции”. Сегодня либерализм стал опаснейшим опиумом интеллигенции, уводящим от реальности и прямо подрывающим способность наркотизированного пропагандой сознания замечать грозные социальные проблемы. Ввиду этого категория “народ” как “гештальт”, как рамка восприятия социальной действительности является в полном смысле слова спасительной для заплутавшего сознания. Пора прямо заявить, что нынешняя либеральная критика понятия “народ” скрывает социальную и нравственную недобросовестность тех групп, которые решили обустраивать свое благополучие любой ценой, и в первую очередь ценой разрыва всяких общественных обязательств. Ныне требуется новый поворот в общественной теории, связанный с легитимацией категории “народ”. В известном смысле эта категория реставрационная — в смысле восстановления веса критериев нравственности и социальной справедливости, отвергнутых адептами нигилистического постмодерна. Но — не только реставрационная. Данная категория, принадлежащая творческой реинтерпретации, способна поднять общественную мысль на высоту современных задач. С одной стороны, эта категория противостоит асоциальному индивидуализму, фактически разру­шившему настоящее гражданское общество с социальной кооперацией, солидар­ностью и самодеятельностью. С другой — она противостоит национализму и этноцентризму, всем неоязыческим уклонам в “кровнородственную телес­ность”, в огораживание большого социального пространства исключительно для соплеменников.

Не только либеральный индивидуализм сегодня препятствует большим совместным инициативам и развитию коммуникативных способностей современного человека. В этом сомнительном деле с ним неявно сотрудничает и его видимый антипод — национализм. Во многих случаях современный нацио­нализм представляет собой превращенную форму нигилистического индивидуализма, отказывающегося от всех социальных обязательств и социального видения как такового. Категория “народ” в ее современном применении возвращает нас в картину мира, открытую модерном и Просве­щением. Все помнят литературную повесть о “маленьком человеке” из народа, достойном сострадания и сочувствия. Но демократический модерн, взятый в его социально-политическом измерении, не довольствовался традиционным христианским сочувствием. Он предложил способ категориальной органи­зации “маленьких людей”, наделения их коллективной социальной волей и коллективным самосознанием. И как только это произошло, “маленькие люди” из объекта господской политики и господской истории стали превращаться в субъектов, кующих собственную судьбу. Так был открыт способ массового социального производства истории — проектирования желаемого будущего!

Нынешнее старательное разложение категории “народ”, производимое постмодернистскими “деконструкторами”, отнюдь не всем открывает перспективу свободного индивидуалистического самоутверждения. Для большинства оно открывает перспективу нового превращения в беспомощных “маленьких людей”, только на этот раз уже не встречающих никакого сочувствия у общественности, прошедшей социал-дарвинистскую, “рыночную” выучку. Категория “народ” способна возвратить “маленьким людям” утерянный рычаг модерна — готовность коллективно объединяться и сорганизовываться для эффективного отпора узурпаторам. Более того, эта категория сообщает “маленькому человеку” способность видеть и узнавать себя в большой “глобальной” истории нашего времени. “Народ” как специфическая коор­динационно-коммуникационная форма позволяет “маленьким людям” различных стран и континентов узнавать свое родство, общность своей судьбы, сходство встающих перед ними задач. “Народ” есть способ глобали­за­ции отверженных — превращения их в самосознающую интернациональную общность, способную преодолевать

национальные, идеологические, культурные барьеры и сообща отвечать на вызов глобализирующейся элиты, связанной своей круговой порукой.

Говоря откровенно, главным препятствием на пути осознания общности судеб и задач народов Евразии, к которым принадлежит и наш народ, являются не столько барьеры национальной “ментальности”, различия культурного словаря и верований, сколько собственно социальный барьер. Русским случается эгоистически интерпретировать этот барьер в терминах своей индустриально-урбанистической развитости: мы, русские, принад­лежим к городскому просвещенному обществу, тогда как некий “Восток” или “Юг” — ближнее зарубежье — к аграрной архаике. Украинцы, в свою очередь, склонны выделять себя по надуманному признаку особой “принадлежности к Европе”, тогда как в чертах своего бывшего старшего брата разглядывают компрометирующие признаки угро-тюркской “ублюдочности”.

Примеры этого рода можно множить. Все они свидетельствуют о неадекватности восприятия народами своего действительного положения. Массовое обыденное сознание оказалось зараженным снобистскими предрассудками, тогда как никакого повода для снобизма у него давно уже нет. Когда народы Евразии оказались покинутыми своими элитами, решившими сепаратно устроиться за их спиной “вполне по-европейски”, пространство народного большинства стало на удивление быстро выравни­ваться по стандартам “третьемировского” “Юга” — это пространство покидае­мого модерна, стремительного погружения в допромышленную и допросве­щенческую архаику, и скорость этого погружения и сами его формы все более явно выравниваются в масштабах огромной Евразии. Словом, народ — это некая планетарная общность, стремительно выталкиваемая организаторами планетарных огораживаний с развитого “Севера” в нищий и бесправный “Юг”. Эта новая, “третьемировская”, или “южная”, идентичность ныне проступает поверх всех национально-государственных, географических и этноконфессио­нальных барьеров. Для этой интернациональной общности все либеральные обретения “демократической эпохи”, все ликования по поводу “политического плюрализма”, “свободы слова” (то есть права журналистов поливать грязью национальную историю и государственность), свободы сексуальных мень­шинств и т. п. буквально являются пустым звуком. При ближайшем рассмот­рении все эти “права и свободы” оказываются карт-бланшем для разрушите­лей государственности, морали, культуры как способов самозащиты континента от атлантических агрессоров, требующих “открытого общества”, то есть свертывания всякой законной обороны. Народ здесь не найдет для себя никаких новых шансов — напротив, это шансы для своих и чужих узурпаторов всех его былых социальных и государственных завоеваний.

Пространство “Юга”, в той мере, в какой оно достигает адекватного уровня самосознания, отторгает все “либеральные ценности” как заведомо социально пустые, оторванные от реального “жизненного мира” простых людей. Но это означает, что данное пространство взыскует империи — в старом, сакрально-мистическом смысле “государства-церкви”, имеющего сотериологические полномочия, относящиеся к идее спасения. Что такое идея народного спасения в ситуации глобальной гражданской войны, развязанной интернациональной “империей” богатых против бедных всего мира?

Во-первых, это идея сплочения — интернациональной солидарности гонимых, все более осознающих себя единым народом, осажденным одними и теми же силами мирового зла. Для адептов “морали успеха” референтной группой являются преуспевшие — невзирая на степень их территориальной, профессиональной и социокультурной отдаленности от тех, кому предстоит примерять к себе их “эталонный” образ жизни и систему ценностей. Для народов, кому господа мира сего уже отказали в праве на успех, референтной группой являются наиболее обездоленные и гонимые. Когда мы встречаем этих гонимых, наша интуиция должна подсказывать нам: они — воплощение уготованной нам участи, нашей судьбы. Эта способность идентифицироваться с наиболее униженными и гонимыми — способность, идущая от великой монотеистической традиции и радикально противоположная предвкушениям и вожделениям “вертикальной мобильности”, стала совершенно чуждой современному западному сознанию. Но именно на основе этой способности, противоположной индивидуалистической морали успеха, конституируется народ как воскресшая общность нашей эпохи.

Речь идет о векторе сознания, прямо противоположном тому, на что ориентирует современного человека либеральная идеология успеха. Если последняя учит горделивому (или неврастенически-паническому) дистанциро­ванию от тех, от кого исходят “флюиды отверженности”, религиозно воспитан­ное народное восприятие учит узнаванию у них нашей собственной участи: “узри в нем брата своего”. Либеральная “школа успеха” учит идентификации, сориентированной на верхние этажи социальной лестницы даже вопреки свидетельствам здравого смысла и опыта. Монотеистическая школа смирения, напротив, формирует в нас способность к подлинной, нестилизованной иденти­фи­кации с наиболее униженными. (Важно понять, что речь идет не о смирении перед поработителями и растлителями, а о смирении как категории, облегчающей идентификацию с “нищими духом”). Мораль успеха разъеди­няет, и в этом смысле она действительно “классово чуждая” в двояком отноше­нии: в смысле того, что реалистическую перспективу имеет только примени­тельно к кругу привилегированных, а также в смысле того, что осуществляет выгодное классовому противнику разобщение в рядах угнетенных и униженных.