Журнал «Вокруг Света» №02 за 1985 год
Шрифт:
Пока кибер перетаскивал из модуля наши вещи, я с Набилем обошел форстанцию. Много времени это не заняло: не считая подсобных помещений, бункер представлял собой центральный зал, который считался таковым лишь по названию. На деле это был всего-навсего «пятачок» культурно-бытового назначения семь на семь метров. К «залу» примыкал крохотный водный павильончик с запасом воды и регенератором. Вокруг десяток комнаток-клетушек с отдельными выходами в зал. В комнатах было серо и безлико: койка, шкаф, стол с переговорным устройством, два стула. Словно и не жили здесь никогда люди, не смеялись, не спорили...
Вскоре Набиль вышел на поверхность, а я навестил нижний уровень, где располагались склад и лаборатории, а затем поднялся в обсерваторию в верхней, купольной части форстанции, но и там ничего интересного не обнаружил. Мы принялись перетаскивать багаж, не надеясь разобраться с ним до вечера. Однако с помощью кибера все оказалось пристроенным значительно раньше. Я сказал «вечера», имея в виду корабельное время. На Мегере не существовало темного, «ночного» времени суток, и потому на форстанции мы установили тот отсчет времени, который был нам удобен. Для меня и Саади стало привычным бортовое время гиперлета, который мы покинули.
Управившись со скарбом, мы наскоро перекусили, и каждый занялся своим делом: Набиль — сборкой полевого психоиндикатора, я — проверкой и регулировкой костюмов, призванных уберечь нас от всевозможных опасностей.
У нас была последняя модель — защитный костюм с автономным силовым генератором. Надежная штука — блокирует тебя от всего живого, кроме человека. Чтобы можно было оказать помощь в случае чего. Отладил ширину защитного поля до десяти сантиметров — так, по крайней мере, будешь задевать не каждую ветку, а через одну. Потом приладил фильтры, подсоединил пси-экраны против гиперизлучений, отрегулировал длину стволов бластеров, чтобы они не оказались короче толщины защитного поля. Если сгоряча шарахнешь в собственную защиту изнутри, считай, что кремация состоялась. Затем комплектовал НЗ. Проверил кэб — гусеничную платформу с большим откидным фонарем. Когда я освободился, Набиль уже ушел отдыхать.
Я запросил кибера, не передавал ли мне что-нибудь напарник. Оказалось, передавал. Я выслушал пространное, минут на семь, витиеватое послание, которое сводилось к тому, чтобы я, если не сумею позавтракать с ним в семь тридцать, к восьми был в кэбе. Кибер воспроизвел сообщение дословно, со всеми интонациями Абу-Фейсала и, что самое удивительное, голосом, как две капли воды похожим на голос профессора.
— У тебя несколько звуковых программ? — удивился я.
— Мой диапазон,— не без гордости сообщил кибер,— позволяет модулировать любые звуки, доступные человеческому слуху.
— А ну-ка! — заинтересовался я.
И тут кибер выдал маленькое попурри, в котором были и гул космического корабля на старте, и звон разбитой чашки, и обрывок арии Розины из «Севильского цирюльника», и целая гамма всяческих мужских и женских голосов. Потом, словно певец, который хорошо откашлялся и размял голосовые связки, основным своим баритоном кибер предложил:
— Какое музыкальное произведение послушаем?
Я встал из-за стола:
— Обязательно, обязательно послушаем, но в другой раз. А сейчас пора спать. Впрочем, давай что-нибудь последнее. Из бурценовских записей...
Как только голова моя коснулась подушки, хрустящей и свежей, как и простыни, я заснул.
Мне редко снятся сны. Обычно я сплю непробудным, так называемым богатырским сном, который полностью, повернув какой-то внутренний выключатель, изымает меня из бытия на шесть-семь часов. Только перед пробуждением иногда я вижу смутные, расплывчатые картины, да и те не запоминаю. Но в ту ночь, несмотря на усталость, спалось плохо. Снились, словно наказывая за ночи без сновидений, кошмары. Целыми сериями.
— Оставь ее, или я не знаю что сделаю! — приглушенным женским голосом закричал вдруг кибер.
Увидев, что я открыл глаза, кибер замолчал. Взглянул на часы: спал три часа. А кибер все это время вещал.
— Что за дурацкие шутки?
— Это не шутки,— виновато ответил робот.
— А что? Колыбельная для киберов?
— Нет, не колыбельная. Одна из последних бурценовских записей, как вы просили. Но если вам не понравилось, я поставлю другую...
— Стоп, стоп! Чей это был голос?
— Елены Бурцен.
— Так... А когда сделана запись?
Мне незамедлительно ответили. Вышла чепуха. Я напрягся и сообразил, что кибер перевел дату в условную систему, которую мы с Саади ввели для форстанции. Пересчитал на абсолютное время. Получалось, запись сделана на третий день, а точнее, на третью ночь пребывания Тринадцатой гиперкосмической на Мегере. По-видимому, действительно говорили ее участники. Но как кибер записал интимный разговор? И зачем?
— Где ты это услышал? — спросил я.
— Здесь.
— В этой комнате? А кто в ней жил? Новость прозвучала для меня неожиданно. Я не суеверен, но, если б знал, что погибший ученый жил в этой комнате, вряд ли бы из десяти комнат на форстанции выбрал именно эту.
— Какого дьявола ты записал чужой личный разговор? — возмутился я.
— Я не записывал. Я запомнил. Я вообще все запоминаю. У меня практически неограниченная память. Ее объем...
— Ладно, помолчи. Дай подумать. Так. Я попросил тебя проиграть бурценовские записи? Повтори.
Вдруг кибер заговорил моим голосом:
— «...А сейчас пора спать. Впрочем, давай что-нибудь последнее. Из бурценовских записей...»
Значит, кибер понял меня буквально. Сработала какая-то ассоциативная цепь в его электронном мозгу, включившая из десятков и сотен возможных эпизодов запись голоса самого Бурцева и его разговора с женой. Последнего разговора. Наутро Бурцен и Анита ушли на маршрут и не возвратились.
Чувствуя себя так, будто врываюсь ночью в чужую спальню, я велел киберу прокрутить ту запись еще раз.